— Ты уходишь?

— Да. Ухожу и уезжаю. Скоро я дам тебе о себе знать. Удачи.

Вскоре после того, как священник покинул узника, за ним явились солдаты. Вокруг невысокого помоста со столбом виселицы на площади, куда они привели его, уже собрался народ — зеваки всегда рады отвлечься от повседневных дел и поглазеть на что-нибудь интересненькое. Впрочем, Божий суд не что-нибудь, видеть такое удаётся нечасто. Казни — другое дело, то вору рубят руку, то голову разбойнику. Сегодня, если повезёт, вздёрнут убийцу.

Самого Раймунда в рядах ноблей графства не было, зато присутствовали некоторые из членов Высшей Курии, в том числе и ответственный за проведение испытания сенешаль Голеран де Майонн и капеллан Маттеус. Они, как и полагается, верхом, заняли место в первых рядах всего в двух туазах от помоста и расположенной на нём закопчённой корабельной жаровни, где «дозревал» предназначенный для процедуры установления истины кусок металла.

Добросердечный Доминик, обнажённый по пояс, если не считать грязного, в разводах кожаного фартука, стоял подбоченясь, сквозь прорези красного ритуального колпака наблюдая за тем, как его подручник с помощью небольшого кузнечного меха раздувает огонь. Если палач был абсолютно спокоен, то испытуемый, напротив, едва скрывал своё волнение. Босой, в одной рубахе, он опустился на колени, стараясь не смотреть в сторону жаровни. Раурт сложил руки и, сжимая между ладонями принесённый с собой черепаший панцирь, как утопающий брошенную ему верёвку, шептал слова молитвы, в сотый, в тысячный раз моля Бога о спасении.

— Скажи ему, что пора начинать, — приказал сенешаль Доминику. — Ему дали достаточно времени.

Тот медленно кивнул и не спеша подошёл к Раурту.

— Слышал? — громко спросил палач, наклоняясь к подопечному, и добавил шёпотом: — Не дрейфь. Как только ты протянешь ладонь, пламя зачадит, и дым пойдёт на тебя. Я положу железо менее раскалённым концом, смола поглотит жар. Когда я сниму брусок вместе с черепашьим панцирем, ты смело выходи вперёд и показывай всем свою руку.

— Думаешь, получится? — побелевшими губами прошептал Вестоносец.

— Давным-давно, лет сорок назад, ещё при графе Понтии, я тогда был подручником мастера, также вот испытывали одного человека...

— Ну и что? — Раурт отдал должное уважительной интонации, с которой палач произнёс слово «мастер» в применении к лицам своей редкой, но, безусловно, нужной профессии.

— Всё обошлось. Главное, делай, как я сказал.

Вестоносец не ответил, а Доминик, подойдя к сеньору Голерану, сказал:

— Испытуемый готов, мессир.

Сенешаль кивнул и дал знак герольду, который торжественно возвестил:

— Шевалье Раурт из Тарса, обвиняемый в убийстве сира Милона де Планси, сеньора Керака Моабитского и Крака Монреальского, сенешаля двора его величества короля Бальдуэна Иерусалимского, вины своей в преступлении не признал и обратился к нашему государю сиру Раймунду, милостью Божьею графу Триполисскому, князю Галилейскому, бальи королевства латинян в Иерусалиме и баронам Высшей Курии графства Триполи с нижайшей просьбой дозволить ему, шевалье Раурту из Тарса, согласно древним обычаям судиться перед лицом Всевышнего. Каковое прошение обвиняемого сир Раймунд, милостью Божьею граф Триполисский, князь Галилейский, бальи королевства латинян в Иерусалиме и бароны Высшей Курии графства Триполи и удовлетворили, назначив шевалье Раурту из Тарса испытание железом. Если раскалённый металл не причинит вреда вышеупомянутому рыцарю, он будет освобождён от всех обвинений и отпущен на свободу. Если же ладонь его покроется волдырями, как бывает при ожоге, он будет признан виновным и казнён через повешение сегодня в канун календ марта в год одна тысяча сто семьдесят пятый от Рождества Христова и семьдесят шестой год со дня освобождения Святого Града Господнего из рук неверных.

— Начинай, — бросил Голеран де Майонн «мастеру», когда герольд умолк.

Палач, взяв щипцами край куска раскалившегося докрасна металла, ловко подкинул его раз-другой, демонстрируя зрителям свою виртуозность, а потом коснулся поверхности воды в стоявшем тут же ведре. Вода яростно зашипела, а толпа издала дружное взволнованное: «Ох!»

Доминик положил орудие Божьего Суда на жаровню, затем, снова схватив щипцами, повторно проделал уже знакомую собравшимся процедуру. Все затаили дыхание, когда могучая фигура палача двинулась к испытуемому. Зрители видели, как сильно побледнело лицо Раурта, когда он протянул ладонь, в которую палач вложил раскалённый брус.

В это мгновение жаровня как назло зачадила, и дым на какую-то секунду скрыл из вида и Доминика и Вестоносца. Палач сердито покосился на подручника и прорычал ему какую-то угрозу, однако тот быстро справился с дымом, и зрители опять увидели рыцаря, как ни в чём не бывало державшего в руке кусок огнедышащего металла.

Добросердечный Доминик посмотрел на явно озадаченного сенешаля, который медленно кивнул, и палач, взяв щипцами брус, отошёл, а испытуемый шагнул вперёд и, наклонившись, показал Голерану де Майонну покрасневшую ладонь. Он даже подъехал поближе, но сколько бы ни смотрел на неё, не мог найти там и следа ожога. Сенешаль повернулся и с удивлением уставился на отца Маттеуса, который был озадачен не меньше самого сира Голерана.

Солдатам за спинами ноблей и священнослужителей стоило немалого труда сдержать ринувшуюся было к помосту толпу. Все понимали, что произошло нечто неожиданное, и желали видеть всё своими глазами. Между тем даже наиболее зоркие не смогли разглядеть ни намёка на ужасные язвы и волдыри, которыми покрывается кожа даже вследствие короткого соприкосновения с раскалённым металлом.

— Невиновен! — крикнул кто-то, но другому показалось мало:

— Праведник!

— Праведник! — подхватили другие. — Праведник! Господь сотворил чудо! Послал избавление праведнику!