Но развертывание белого движения уперлось в отсутствие денежных средств. С большим трудом в два приема Москва прислала 800 тыс. рублей. По подписке ростовская буржуазия собрала 6,5 млн. рублей, а новочеркасская — около двух, но из этих сумм Добровольческая армия получила не более двух миллионов рублей. По настоянию оказавшихся в Новочеркасске членов Временного правительства и при содействии атамана и правительства Дона, местная казенная палата стала отчислять 25 % всех государственных сборов Донской области на содержание антибольшевистских войск — в равных долях Добровольческой и Донской армиям. Посылка уполномоченных представителей в Екатеринодар и Владикавказ не принесла ни одного рубля. Суровые послания Алексеева и Корнилова Московскому центру, обращение последнего за финансовой помощью к союзным дипломатическим представительствам также не увенчались успехом. Приходилось собирать крохи в ростовских банках по мелким векселям кредитоспособных беженцев.

Добровольческая армия, призванная стать стержнем белого движения, создавалась с очень большим скрипом. На призыв ее организаторов откликнулась лишь совсем небольшая часть офицеров, юнкеров, учащейся молодежи: «городские и земские люди» заняли выжидательную позицию. Казаки, на которых возлагались главные надежды, тоже явно не рвались в бой, предпочитая придерживаться нейтралитета. Как вскоре выяснилось, такие же настроения охватили и съехавшихся на Дон офицеров. Считая затею генеральской, многие из них не верили в ее успех и вовсе не торопились превращаться в волонтеров и снова браться за оружие — подставлять свою голову под пули. Агенты Корнилова по вербовке добровольцев рыскали в безуспешных их поисках по всему Дону и Северному Кавказу. В бюро записи генерала А. Н. Черепова в Ростове и Нахичевани царила полная тишина. За две недели записалось в добровольцы едва 300 офицеров. С рядовым составом дело обстояло еще хуже. Корнилов, заслушав доклад о ходе вербовки, буквально захлебнулся от ярости. «Дайте мне солдат!» — требовал он. Его агитаторы бросились в учебные заведения. В Ростовском коммерческом училище их встретил возмущенный священник: «Вы хотите звать молодежь на убийство?» Еле-еле удалось набрать чуть больше 200 учащихся и студентов. Отдельный студенческий батальон возглавил генерал А. А. Боровский.

Более того, на Дону, особенно в Новочеркасске, с каждым днем нарастало враждебное отношение к добровольцам, которым для появления на улице приходилось переодеваться в штатскую одежду. Корнилов перешел на конспиративное положение. В донских учреждениях его имя официально не упоминалось. Алексеев и Корнилов лишились возможности отдавать приказы о сборе офицеров русской армии на Дону. Вместо них распространялись анонимные воззвания и проспекты Добровольческой армии. Но офицерская психология воспринимает как руководство к действию только властный приказ. Тысячи офицеров собрались в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе, Минеральных Водах, Тифлисе, Екатеринодаре, Владикавказе, Ростове, Новочеркасске и других городах. Оми слонялись по кафе, ресторанам и панелям, присматривая девочек, но пробивались на Юг, чтобы поступить в Добровольческую армию, только единицы. «Всенародного ополчения», как 300 лет назад, не получалось. Были Пожарские, но не оказалось Мининых. Хотя и с большим трудом, но все-таки формировавшаяся Добровольческая армия была не только малочисленной, но и с самого начала обрела классовый характер, что было хуже всего, ибо народные массы смотрели на нее как на враждебную силу.

Трезво оценивая сложившуюся тогда тяжелую обстановку, А. И. Деникин заключал: «Было ясно, что при таких условиях Добровольческая армия выполнить свои задачи в общероссийском масштабе не может. Но оставалась надежда, что она в состоянии будет сдержать напор неорганизованного пока еще большевизма и тем даст время окрепнуть здоровой общественности и народному самосознанию, что ее крепкое ядро со временем соединит вокруг себя пока еще инертные или даже враждебные народные силы.

Лично для меня было и осталось непререкаемым одно весьма важное положение, вытекавшее из психологии октябрьского переворота.

Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступления большевистской власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину, — это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцами с Запада и Востока.

К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу».

К двадцатым числам января 1918 г. в Добровольческую армию вступило, по приблизительным данным (точных подсчетов не имеется), 3–4 тыс. человек. В ее составе сформировались Корниловский ударный полк — командир подполковник М. О. Неженцев; 1, 2, 3-й офицерские батальоны — командиры, соответственно, полковник А. П. Кутепов, подполковники Борисов и Лаврентьев (позднее — полковник А. А. Симановский); юнкерский батальон преимущественно из юнкеров столичных училищ и кадетов — командир штабс-капитан В. Д. Парфенов; Ростовский добровольческий полк, состоявший из учащихся Ростова, — командир генерал-майор А. А. Боровский; два артиллерийских дивизиона — командиры полковники В. С. Гершельман и П. В. Глазенап; две артиллерийские батареи — командиры подполковники Л. М. Ерогии и Миончинский. Кроме того, были созданы мелкие подразделения: морская рота, инженерная рота, чехословацкий батальон, дивизион смерти Кавказской дивизии, несколько партизанских отрядов и т. д. Отличительным знаком добровольца стал угол из лент национальных цветов, нашиваемый на рукав.

Каждый вступивший в армию доброволец давал подписку прослужить в ней четыре месяца при беспрекословном подчинении командирам и нищенском окладе. В ноябре офицеры и солдаты служили только за паек, в декабре офицеры получили по 100 рублей. А солдаты — по 30, в январе, соответственно, 150 и 50, в феврале — 270 и 150 рублей. В офицерских батальонах и отчасти в батареях офицеры несли службу рядовых. Среди офицеров, близко стоявших к генералам, существовало разделение на «корниловцев» и «алексеевцев». Первые считали себя «демократами», вторые — «монархистами». Но рядовое офицерство с уважением относилось и к Алексееву, и к Корнилову, высоко ценя их воинские заслуги, при этом зная, что в бой их поведет все-таки Корнилов.

Между самими вождями армии, однако, непрерывно тлели угли недоверия, эмоции нередко прорывались наружу. Тогда Деникин, Лукомский и Романовский возлагали на себя роль пожарных, сглаживали конфликт и примиряли своих руководителей. Но тут же находились и охотники подливать масло в огонь. Возникали слухи даже о планах покушения, будто бы вынашивавшихся Алексеевым и Корниловым друг против друга. Каждый раз им все же удавалось достигать компромиссного решения, но ревность в отношениях продолжала сохраняться.

Обзаведение хозяйством в армии протекало крайне сложно. На войсковых складах Дона хранились огромные запасы всего необходимого, но добровольцы получали оттуда вооружение, боеприпасы, обозное имущество, кухни, теплые вещи, сапоги и т. д. либо посредством краж, либо подкупов. Казачьи комитеты, утратившие совесть, продавали на сторону все, что угодно. Специальные добровольческие отряды выезжали за оружием и в дальние края. В Ставропольской губернии, в районе Торговой, один из них отбил у солдат расквартировавшейся там 39-й дивизии два орудия. Полковник Тимановский споил личный состав казачьей батареи, прибывшей с фронта, и за 5 тыс. рублей забрал все ее орудия. На станции Тимашевской кубанские казаки, захватив вагон с сорока добровольцами, отправили их в Новороссийск, где они попали в тюрьму.