***

– А не думаешь ли ты, любовь моя, что дети живы-здоровы, под чужинским приглядом?

– Думаю, - откликнулся Варда, - но едва ли это надолго. Съедят.

– Как пить дать, слопают, - без особого сожаления кивнул Сивый, - а все ж таки не врал булыня, выперся из хаты ночью дитё упасать. Особое чувство у человека. Как его? Добрость? Ответвленность?

– Доброта и ответственность, - укоризненно вздохнул Варда и остановился.

Сивый тоже встал, точно вкопанный. Присвистнул с железным пересвистом, так, что воздух вздрогнул, раскалился. У входа в узел, у самого устечка, сидел на камне согбенный старичок-с-локоток. Чертил палочкой в дорожной пыли. Поднял голову, блеснул желтыми глазами из-под соломенной шляпы.

– А, кнуты. Давненько я вашего брата не видал-не бивал.

– Аналогично, - хмыкнул Сивый, показал зубы.
– Почто приперся, старый мудень? Нет здесь тебе поживы для поклёва, прочь ступай, пока кости не смолол.

Старичок хихикнул.

– Ошибаешься, Железный Лоб. Есть мне тут заделье. Чую, - пошлёпал сочными, красными как мясо сырое губами, - чую, скоро доведётся сыто полакомиться.

Кнут сорвал с бедра плётку, щёлкнул. Построжел.

– Уходи, тебе говорю. Наша земля, наш скот.

Варда помалкивал, смотрел внимательно. Руки сложил, голову наклонил, будто что-то высматривал.

Старичок с кряхтением встал.

– Не по чину ты говорлив, Сивый, не по делу резв.
– Прошипел, недобро сверкнул глазами.
– Ну как шкуру с тебя сымут однажды, да мясо порубят, да солью заложат, не выскребешься до скончания времён.

Варда вздрогнул спиной, качнулся вперёд, как тень от ветра, шепнул одно только:

– Прочь.

Старичок, закудахтав, съежился, обхватил себя за коленки да укатился сором.

Сивый же встряхнулся, рассмеялся беззаботно. Хлопнул товарища по плечу.

– Будет тебе, Большеглазый, что тебе эту морилку слушать? Добро бы предсказания творил, а то пустыми словами перебирает, что мышь запечная скорлупой шуршит..

Варда только головой мотнул. Дрогнули колокольчики в волосах, блеснули боками на солнышке. Простёр Варда руку:

– Здесь Пустельга дитя слышал. Здесь и смотреть начнём. Солнце на ночь глядит, времени у нас до рассвета, помнишь ли?

– Надо было больше торговать, не скумекал в горячке, - досадуя, цыкнул Сивый, сходя с тропы.
– Следы поднимать буду или сам возьмёшься?

– Сам, - Варда расправил плечи, провел ладонью по браслетной вязке на предплечье.

Снял с широкого, в две ладони, пояса малый мешочек, растянул ему горлышко, вынул двумя перстами белую тонкую косточку. Лизнул.

Опустился на корточки, воткнул в землю, точно щепку. Запел негромко, приятным голосом:

– Ой ты косточка, малоросточка! Во сырой земле ты леживала, во горячем огне плакала, да в студеной речке плавала! А скажи-расскажи косточка, что ты видела, что ты слышала, о чём травы молчат-шепчутся!

Косточка дрогнула, вытянулась и потянулась, точно живой стебель. Обернулась костяным кустиком, увесилась ягодами - костянкой, с черными прорезями зрачков. Варда осторожно сорвал один, передал Сивому. Вторую ягодку, подержав пальцами, закатал себе под веко.

Железнолобый поступил так же.

И замелькал перед кнутами ушедший день, быстро, как водой уносимый. С утра молодая пара мураву помяла, после скот с пастухом прошли, следом дети высыпали, как горох, играли, цветы рвали. Потом бабка приковыляла, в полдень траву сбирала. Сивый не поленился, наклонился, в лицо ей заглядывая. Отпрянул, фыркая, а та пальцем ему погрозила строго. Затем пусто стало. Обратно стадо вернулось, к закату туман наполз.

Луну вздернули на шестках. Замерцало, заструилось млечное серебро. Мелькнула белая тень, за ней вторая - выскочили из леса лунные зайцы играться. Прыгали друг против дружки, вдруг замерли и к траве прилегли. Забрел на поляну ребёнок, дитя человеково, в рубашке ночной, босой. Хныкал тоненько, локтем утирался. Зайцы уши подняли, выглянули. Детей они нимало не боялись. Ребятенок отвлекся, попробовал ухватить одного, но тот ловко скакнул, увернулся, играя. А там и второй подскочил. Кружились так, пока не окликнул ребенка голос - Пустельга звал.

– Пока сходится, - шепнул Сивый и тут голос раздвоился.

Ребенка позвали с другой стороны, с лесной. Мальчик послушно, путаясь в траве, побежал на зов. Мелькнули руки - длинные - подхватили дитятко, как поросенка, и всё пропало.

Сивый разочарованно клацнул железной пастью. Выплюнул костяную труху, утерся.

– Не густо.

Варда же молвил рассудительно:

– Так и память у травы короткая, а деревья тут не растут. Лучше чем ничего. Хотя бы убедились, что Пустельга не при делах.