Старший лейтенант Чарыев продолжал поиск. Интуиция опять не подвела его: уже через пять минут в песках отыскались две отчетливые борозды: одна шире и поглубже — от колеса мотоцикла и менее заметная — от колеса коляски. Но, пожалуй, скорый успех инспектору принесла на этот раз не столько интуиция, сколько опыт. Текебай знал: маршруты автомашин, что курсируют между газопромыслами Качазага и Арвазы, проложены в нескольких километрах севернее метеостанции Бабали. А уж коли ты колесишь по Каракумам, то предпочтительнее все же держаться поближе к местам, где есть шанс, что в случае чего тебя подберут люди.

Чарыев не ошибся: описав плавную дугу, неизвестный на мотоцикле с коляской круто повернул на север. Теперь Текебай продвигался меж барханов почти без остановок. Лишь изредка его «Уралу» приходилось буксовать в сыпучем песке, но это — дело обычное, зато след не пропадал ни на минуту. Чем дальше продвигался Текебай, тем легче становился путь: большие барханы встречались теперь редко, местность становилась все более плоской. Сказывалась близость южной окраины Устюрта, гигантского плато с его отвесными известковыми обрывами и солончаковыми впадинами под ними. До дороги же, по расчетам Текебая, было рукой подать.

— Ага, вот она, милая, — удовлетворенно пробормотал Текебай, сбрасывая газ.

Да, это была дорога Арваза — Качазаг: обрамленная холмами с сухими пучками селина и кандыма, еле заметная песчаная лента, без единой травинки, со следами когда-то проехавших машин.

Странное дело: не доехав нескольких метров до дороги, неизвестный опять повернул на юг. Инспектор заглушил мотор, достал из коляски завернутую в еще влажную кошму канистру. Вода была тепловата, но пил он долго, с наслаждением. «Интересно, — думал Текебай, — сколько мне придется петлять за ним? Куда он теперь направился? Может, поедет рядом с дорогой».

Пронзительное шипение, раздавшееся где-то рядом, заставило его вздрогнуть. Полутораметровый варан, открыв ярко-розовую пасть, из которой змейкой выскакивал раздвоенный черный язык, таращился на Текебая из-под куста. Оранжевые полосы на толстом теле «крокодила пустыни» были тусклы от пыли.

— Иди ты, — махнул на него Текебай, зная, что варан не испугается и не убежит: в Каракумах этим ящерам некого бояться. — Может, этот «брат» ждал здесь кого-то? — произнес он вслух.

Нет, не похоже было, чтобы у придорожных холмов мотоциклист останавливался надолго. Он, может, вообще не останавливался: увидел дорогу — и повернул. Что ж, придется продолжить погоню.

Примерно в ста метрах к югу от дороги след повернул на запад. Судя по всему, мотоциклист не был заинтересован в том, чтобы его видели из проезжавших машин, и в то же время он не хотел терять дорогу на Арвазу как ориентир.

Усталый и раздраженный, Чарыев вел теперь «Урал» прямо по следу. Уверенность, что человек, за которым он гонится, не местный чабан, крепла: кумли дорожат общением, они рады всякому встречному в пустыне. Чабан не стал бы прятаться от проезжающих шоферов среди барханов. «Значит, «брат» побывал на метеостанции, не иначе, — думал Чарыев. — Если он горит местью или хотел похитить сестру, он не уехал бы ни с того ни с сего оттуда. И не домой он отправился, потому что он из Кара-Тепе, а это — в обратную сторону... Что-то нечисто здесь, явно нечисто...»

Так он успокаивал себя, потому что в глубине души очень боялся, что вот-вот приедет на чабанский кош, где «неизвестный» встретит его как дорогого гостя. Возможно, и зарежет барашка в честь старшего лейтенанта Чарыева. Конечно, зажаренный в раскаленных камнях барашек — это не так уж и плохо. Только Текебай плутает нынче по пескам не затем, чтоб еще раз убедиться в гостеприимстве жителей песков...

19

Жудягин, морщась, перевернул страницу.

«...Не могу вспомнить точно, когда я проснулся. Помню только: во сне словно провалился в яму, все закружилось. Я вскочил и сразу подумал об Айне. Я все еще был пьян, и потому, наверное, мне показалось, что именно сейчас надо разбудить ее и уговорить бежать от Шамары, Михальникова, брата-уголовника — уехать со мной в Россию, в Ходоровск, к моей матери. Я нашарил на тумбочке фонарик и вспомнил, что в три ночи надо идти на метеоплощадку. Но сама мысль об этом показалась смешной. Какие метеосводки! Решается судьба Айны, вся моя жизнь ставится на карту... С фонариком в кармане я вышел во двор. Сумерки уже сгустились.

Дверь в комнату, где жила Айна с Володей, была полуоткрыта, окна завешены. Посвечивая себе, я осмотрел их жилье: Шамара, видно, еще не вернулся со станции, куда повез Князева, не было и Айны. Я заглянул в юрту: пусто. И вдруг меня будто током ударило: а не у Старого ли она? А если он настолько запугал девушку, что она...

Я побежал по двору, упал, запнувшись о ящик из-под тушенки, поднялся и, не таясь, взбежал на крыльцо. Комната Михальникова оказалась заперта, но не изнутри, а извне — на щепочку, вдетую в пробой. Значит, дома он быть не мог, но я не сразу сообразил, зачем-то заколотил в дверь кулаком и крикнул: «Откройте!» Никто, разумеется, не отозвался. Я скользнул лучом по окну — оно было распахнуто настежь.