Открыто расистские идеи об избранности «народа Ямато» питали также и теорию «Великой восточноазиатской сферы совместного процветания», выдвинутую в период второй мировой войны представителями наиболее реакционного крыла «киото-ской школы» Косака Масааки, Кояма Ивао и др. Япония, согласно этой теории, являла собой пример национальной общности, характеризующейся «гармоничными отношениями», так как опиралась на «не имеющую себе равных в мире государственность, где император и народ едины». Идею этой общности Япония должна была нести в страны Восточной Азии и создать вместе с ними единую межнациональную общность, покоящуюся на «национальном родстве» народов этих стран. Японской культуре, которой якобы присущи особая, чистая «моральная энергия» «японского духа» и идеалы «хаюко итиу», отводилась ведущая роль в строительстве культуры Восточной Азии, общность которой характеризовалась «восточным гуманизмом», дававшим возможность преодолеть кризис буржуазного общества.

Таким образом, идеологи тэнноизма, разрабатывая свою концепцию «избранного народа», обращались к японцам как к высшей расе. Был создан своеобразный миф, в котором расистские идеи были соединены с культом императора и с синтоистской религиозной системой. Идеологи тэнноизма, по-видимому, осознавали необходимость придания официальной идеологии формы социального мифа, так как массовое сознание японцев, особенно в первые десятилетия эпохи Мэйдзи, явно тяготело к мифологическим формам восприятия мира. В отличие от стран Запада в Японии в процессе модернизации не были изменены способы нравственного регулирования общественной жизни. В многослойной коммуникационной структуре японского общества после незавершенной буржуазной революции 1867–1868 гг. доминировал слой добуржуазного (традиционного) типа общественной коммуникации, поэтому и система религиозного восполнения действительности не могла не сохранить традиционный вид, приспособленный к новым условиям и задачам. Как отмечает японский историк Иэнага Сабуро, «рациональный образ мышления еще далеко не проник в жизнь большинства населения, в его среде скорее преобладали суеверия и ненаучный образ мышления» [2, с. 197].

На основе древней синтоистской мифологии была создана социальная мифология, активно использовавшая традиционные духовные ценности, разнообразную мифологическую символику как средство национальной интеграции, стабилизации общественных отношений и мобилизации эмоционально-нравственных регуляторов человеческих взаимоотношений в обществе. Мифы тэнноизма были призваны освятить не «потусторонние», а вполне конкретные, земные моменты общественной жизни: вопросы политической власти и общественного долга, военной экспансии, сохранения национальной самобытности и единства и т. д. Национальная ограниченность не преодолевалась, а культивировалась и обожествлялась наряду с сакрализацией существовав-шгх социальных порядков императорской системы. В идейном комплексе тэнноизма наблюдается переплетение мифического реального, что находит свое выражение в морально-политиче-ских принципах социальных отношений, выдвигаемых этой идеологией.

Авторы тэнноистских концепций сознательно мистифициро-вали действительность, возложив на эту идеологию охранительные функции по отношению к государству господствующей им. ператорской системы. Японское государство представало в ней как эманация высших сил, что обеспечивало ему статус леги-j тимности в глазах народных масс. Правящие круги управляли: не от своего имени, а от имени императора, олицетворявшего: государство, отождествлявшееся с нацией, и, таким образом, японские подданные подчинялись не обычным смертным, а не-} коей таинственной власти, окруженной мистическим ореолом} священности. Тэнноистская идеология была призвана внушить, что, несмотря на определенные различия, японцы, как «божест-i венная нация», образуют с начала мифического основания го-} сударства сообщество, объединенное общностью судьбы, пред-i начертанной богами синто. При этом эксплуатировалось рели-1 гиозное представление о том, что участь этого сооощества за-i висит от воли божеств, благословляющих поведение всей нации или оставляющих ее членов без своего покровительства. Условиями, определявшими следование «великим путем почитания богов» («каннагара»), были неизменность и вечность правления императора, служившего как бы медиатором между божественным и земным. Трактовка идеологами тэнноизма японской истории как результата «божественного промысла» освящала конфуцианские идеи преданности и покорности, означала сакрализацию объекта лояльности, когда в сознании японца отождествлялись понятия «император», «государство», «нация».

Другими словами, тэнноизм возводил учение об уникальном общественном устройстве Японии в степень синтоистской до-: гматики, возвышал его до уровня религиозной веры, что лишало возможности критического отношения к установкам тэнноиз-} ма и не допускало никаких изменений в «кокутай».

Подчеркивание общности интересов всех японцев в сочетании с противопоставлением их всем другим нациям и народам как низшим, лишенным божественного благословения делало: тэнноизм исключительно действенной идеологией, позволяющей добиться максимального сплочения японской нации на основе синтеза обновленной традиционной религиозной идеологии я современного буржуазного национализма.

В механизме внедрения в сознание простых японцев тэнноистских мифов самым важным и действенным официальная пропаганда считала специфическую культовую форму идеологического воздействия ритуал. Использовалась характерная для неразвитых религий «вплетенность» идеологии в ритуал» когда последний выступает главным носителем этой идеологий.

Религиозным ритуалам синто, особенно новым, специально с этой целью разработанным, был придан ярко выраженный политический характер, что превращало их в важный фактор общественной жизни всей японской нации, служивший для политической мобилизации масс в тех социокультурных рамках, которые были выгодны господствующим классам, и определявший обширный круг обязанностей подданных японской империи.

Ритуалы строго регламентировали жизнь японских подданных, эффективно поддерживали национальную сплоченность, сообщали ореол священности и таинственности социальным отношениям в условиях господства императорской системы. «Ритуальная практика узаконивала структурные основы социального организма», делала пережитки традиционного образа жизни реальной силой. Основополагающие установки идеологической системы тэнноизма как бы закреплялись ритуалами на чувственном и подсознательном уровнях. Как новые, рассчитанные на общенациональные масштабы, так и трансформированные традиционные синтоистские ритуалы были сведены в строгую унифицированную общегосударственную систему, призванную сохранять и взвинчивать чувства «единства расы Ямато и императора», принадлежности всех японцев к единой нации, покровительствуемой и ведомой волей синтоистских «ками». Еще в 1875 г. правительство Мэйдзи издало свод молитв и религиозных церемоний, которые отныне должны были использоваться в ритуалах и празднествах государственного синто [35, с. 76]. Всякое нарушение чисто религиозных обязанностей приравнивалось к нарушению общественного долга и соответственно каралось не только как религиозный проступок — оскорбление священной особы императора, но и как предательство родины. Большая часть религиозных служб были совершенно новыми, хотя преподносились как якобы издревле существовавшие и лишь заново восстановленные. Так, из 13 религиозных церемоний, богослужение на которых совершалось лично императором, 11 были впервые введены в период Мэйдзи [12, с. 40].

Идеологическая роль ритуальной практики государственного синтоизма отчетливо видна в тех празднествах, которые проводились японским правительством в эпоху Мэйдзи и последующие годы. В первую очередь это относится к празднику «ки-гэнсэцу» (проводимый ежегодно 11 февраля день основания империи «первым» императором Дзимму). Церемония, проводившаяся в день «кигэнсэцу» во всех синтоистских храмах, обычно начиналась с молитвы перед портретами императора и императрицы, в которой выражалась благодарность императору Дзимму за его «великие деяния», восхвалялись императорская фамилия и ее справедливое правление. Кончалось празднование пением имперского гимна «кимигаё» и гимна «кигэнсэцу». В гот же день члены императорской фамилии и представители цворцовых кругов совершали паломничество в храм Касивара в г. Нара. к гробнице «первого японского императора». Храм;;ио «кигэнсэцу» украшался флагами и лентами, к который прикреплялись зеркало, меч и связка яшмовых бус, считавшиеся в стране символами «божественной императорской власти [26, с. 53]), а также к «гэнсисай» (справлялся 3 января в память о сошествии на землю правнука богини солнца Аматэрасу, с середины периода Мэйдзи ритуал «гэнсисай» превратился в крупномасштабную церемонию, длившуюся около пяти часов) и «корэй» (семь церемоний поминовения духов предков импера. тора, отправлявшихся в разное время года и собиравших огромное число верующих). Подробно об этих празднествах см.: [12. с. 40–41, 123–134].