И она устремилась ввысь, как будто одной только силой воли победив угасающий свет.

Я с истинным удовольствием следил за ее обнаженной фигуркой на фоне темноты. Я отчетливо видел ее, ибо глаза Наблюдателя зорки. В воздухе она казалась в пять раз выше своего роста, а ее крылья расправились на всю ширину, частично закрыв от меня башни Роума. Она помахала мне. Я послал ей воздушный поцелуй и предложил слова любви. Наблюдатели не женятся и не производят на свет детей, но Авлуэла была для меня как дочь, и я гордился ее полетом. Мы странствовали вместе уже год, после того как впервые встретились в Агюпте, и мне казалось, будто я знал ее всю мою долгую жизнь. Из нее я черпал силы. Я не знаю, что именно я значил для этой девушки и источником чего был для нее: безопасности, знаний, неразрывной связи с днями, предшествовавшими ее рождению. Мне оставалось лишь надеяться, что она любила меня так же, как я любил ее.

Теперь она была высоко. Она крутилась, парила, ныряла, совершала пируэты, танцевала. Ее длинные черные волосы струились вокруг ее головы. Ее тело казалось случайным придатком к двум огромным крыльям, которые блестели, пульсировали и сверкали в ночной тьме. Она устремлялась ввысь, упиваясь свободой от гравитации, я же чувствовал себя все более тяжелым и неуклюжим. Затем, словно этакая изящная ракета, она резко устремилась в направлении Роума. Передо мной промелькнули подошвы ее ног и кончики крыльев. Еще миг, и она исчезла из вида.

Я вздохнул и, чтобы согреть пальцы, сунул руки под мышки. Как такое может быть, что я озяб и продрог, тогда как обнаженная девушка, Авлуэла, могла радостно парить в небе?

Шел двенадцатый из двадцати часов, и я должен был вновь приступить к Наблюдению. Я подошел к повозке, открыл футляры, подготовил инструменты. Чехлы некоторых циферблатов пожелтели и выцвели. Стрелки индикаторов утратили светящееся покрытие. Пятна морской воды попортили корпуса приборов – напоминание о том, как в Земном Океане на меня напали пираты. Изношенные и потрескавшиеся, рычаги и узлы тотчас же откликнулись на мое прикосновение, стоило мне приступить к приготовлениям. Сначала Наблюдатель молится об обретении чистого и проницательного разума. Затем создает внутреннюю связь с инструментами. Затем начинается само Наблюдение, выискивая на звездном небе врагов человечества. Таковы были мои умения и мое ремесло. Я крепко сжал ручки и рычаги, выбросил из головы все мысли и приготовился стать продолжением моего ящика с приборами.

Я успел лишь шагнуть за порог и вступить в первую фазу Наблюдения, когда чей-то глубокий, звучный голос окликнул меня сзади:

– Ну что, Наблюдатель, как дела?

Я без сил прислонился к повозке. Когда тебя внезапно отрывают от работы, испытываешь физическую боль. На мгновение мне в сердце как будто вцепились острые когти. Лицу стало жарко, глаза утратили фокус, во рту пересохло. Собравшись с силами, я принял надлежащие защитные меры, чтобы ослабить метаболическую утечку, и отделился от моих инструментов. Пытаясь по возможности скрыть дрожь, я обернулся.

Гормон, еще один член нашей маленькой компании, подошел ближе и с довольным видом встал рядом со мной.

Он улыбался, глядя на мои страдания, я же не мог злиться на него. Ни при каких обстоятельствах нельзя показывать вашу злость человеку, не состоящему ни в какой гильдии.

– Ты провел время с пользой? – спросил я, сделав над собой усилие.

– И с немалой. Где Авлуэла?

Я указал на небо. Гормон кивнул.

– Что выяснил? – спросил я.

– Что этот город – определенно Роум.

– В этом никогда не было ни малейших сомнений.

– У меня были. Но теперь у меня есть доказательства.

– Неужели?

– В кармане. Посмотри!

Из складок туники он вытащил походную торбу, положил ее на дорогу рядом со мной и раздвинул ее горловину ровно настолько, чтобы засунуть в нее обе руки. Негромко крякнув, он начал вытаскивать наружу что-то тяжелое – нечто вроде белого камня, – длинную мраморную колонну, как я теперь видел, с завитками, изрядно изъеденную временем.

– Из храма Имперского Роума! – торжествующе заявил Гормон.

– Тебе не следовало этого делать.

– Погоди! – воскликнул он и снова полез в свою торбу. На этот раз он извлек горсть металлических кругляшков, которые бросил к моим ногам.

– Монеты! Деньги! Ты посмотри на них, Наблюдатель! На них лики Цезарей!

– Кого-кого?

– Древних правителей. Разве ты не знаешь историю прошлых циклов?

Я с любопытством посмотрел на него:

– Ты утверждаешь, что не состоишь ни в какой гильдии, Гормон. Может, ты Летописец и скрываешь это от меня?

– Посмотри на мое лицо, Наблюдатель. Разве я могу принадлежать к какой-нибудь гильдии? Разве туда примут Перерожденца?

– Ты прав, – согласился я, глядя на его толстую, как будто восковую, золотистого оттенка кожу, глаза с красными зрачками, искривленный рот. В детстве Гормона кормили тератогенетическими препаратами; он был мутантом, по-своему красивым, но тем не менее монстром, Перерожденцем, существом вне законов и обычаев человека, которые приняты в Третьем Цикле цивилизации. Для таких, как он, никаких гильдий не существует.