Ленинград, 31 октября 2022 года. Здесь и сейчас.

Старший лаборант Семёнов-старший

Темно в лаборатории, конечно, не было. Света немного не хватало: требовалось то ли установить современную панель дневного света, то ли вкрутить в единственный в помещении патрон лампочку поярче, но ни того, ни другого никто, почему-то, делать не торопился.

Еще в лаборатории не было тесно. В довольно небольшой комнате помещались четыре стола (три рабочих и один демонстрационный), трое страшно занятых сотрудников, два стеклянных лабораторных шкафа и один большой прибор непонятного назначения: его, прибор, лаборатория унаследовала вместе с помещением, и сейчас он стоял в дальнем от входа углу, никому не мешающий и ни для чего не нужный. Сотрудники могли сидеть за столами или между столами ходить: места хватало.

Под потолком, нарушая правила санитарной гигиены и принципы здравого смысла, томно жужжала здоровенная муха, страшно заинтересованная, почему-то, в тусклой лампочке.

Впрочем, сейчас сотрудников было двое: на одного меньше, чем предполагалось по наличию рабочих столов. Недостающий, третий, очевидно отзывался на фамилию «Семенов» и занимал должность «старший лаборант»: именно так было записано в табеле, висящем на стене справа от входной двери.

Месяц назад ему, Семенову, дали комнату в городке Университета, дорога до работы сократилась втрое по времени и вдесятеро по расстоянию. Старший лаборант, раньше всегда являвшийся минута в минуту, парадоксальным образом принялся ежедневно опаздывать. Впрочем, прямо сейчас он отсутствовал по какой-то другой причине.

Старший лаборант ворвался в помещение, громко хлопнув дверью. Семенов оказался высок, тонконог, чисто выбрит и порывист в движениях. Еще он был немножечко чёрт (примерно на четверть, что выдавали желтые в рыжину радужки глаз, и едва заметные под модельной прической маленькие рожки).

– Заявка! — прямо с порога возгласил третий сотрудник, потрясая желтого цвета листом пергамента. Пергамент оказался густо увешан разными печатями: красной сургучной (служба материально-технического обеспечения), белой восковой (руководство секции) и даже серой свинцовой, на витом синем шнуре (первый отдел).

– ...и это мы еще проверим, причем ты пойдешь проверять лично, а Егоров — в первых рядах, - завлаб, продолжая оставшийся в туманном прошлом разговор, будто бы не обратил внимания на энтузиазм подчиненного. Старший лаборант, нимало не смутившись отсутствием начальственного внимания, уселся на край самого чистого стола (посередине лежала пустая и немного пыльная чашка Петри), и принялся громко комментировать содержимое слегка выделанного куска неизвестно чьей кожи.

– Раму и крепления корпуса выдадут с Чердака. Почти новые, я сам ходил смотреть, еще вчера. Сталь и черная бронза, на винтах. Не заклепки, но так даже удобнее, если что, разберем обратно. Инициаторы движителя и реактор можно взять от старой армейской модели, их полный склад. Тащмайор так и сказал: «берем, что хотим, ломаем, как надо, тщательно вытираем за собой пыль».

– Реактор?
– завлаб неожиданно заинтересовался. Такой же (слегка рассеянный, но уже почти все понимающий) вид сделал и его собеседник, между делом пряча в ящик стола свежий багет со старательно обкусанной коркой.
– реактор — это хорошо. Инициаторы — просто отлично. Что с мотиватором и батареей?

– С батареей хорошо, шесть штук на выбор. И одноразновые химреакторы, на всякий случай. С мотиватором непонятно - Семенов зримо приуныл: без мотиватора, отличного современного устройства, умеющего без помощи человека решать самые разные задачи, перспективная модель превращалась в еще одну ненужную игрушку. Игрушка же была обречена пылиться на стенде в полусобранном состоянии и никогда не пойти в серию - тоже отдали бы старый армейский, но Эпштейн уперся: не положено.

Завлаб согласно покивал, и изобразил что-то этакое в воздухе огоньком, светящимся на рабочем торце концентратора. Изображенное напоминало одну из старших рун: символ интересный и даже красивый, но гарантированно (никогда) не работавший. Впрочем, это не помешало символу зависнуть в воздухе, отчетливо напоминая в таком состоянии характерный носатый профиль с умными залысинами и волевым подбородком. Борис Эпштейн, старший майор государственной безопасности, начальник первого отдела и просто очень хороший человек, отличался невероятной тягой к секретности, соблюдению уставов и трудового распорядка.

Выклянчить у него разрешение на что-то из уходящего в бесконечность списка «не положено» было очень тяжело даже при наличии специальной и очень важной бумаги от руководства Университета, а уж без таковой, да еще имея в виду инициативную разработку, не включенную ни в один план или график, представлялось и вовсе чем-то мистическим и прямо чудесным.

– Ладно. Решаем проблемы по мере поступления. Корпус?
– завлаб спрятал концентратор в карман халата и взял со стола еще один, точно такой же. Над демостендом немедленно воспарил объемный чертеж Изделия. Чертеж почему-то сильно напоминал боевой планетоид из недавно показанного по центральному телевидению импортного кинофильма про освоение дальнего космоса. Почти весь чертеж светился нежно-розовым светом, и был плохо различим даже в неярком свете выделенной государством сороковаттной лампочки.

– Рама корпуса!
– взмах концентратора проявил на чертеже пространственную конструкцию, и, заодно, запустил сам чертеж в небыстрое вращение. Проявленная рама засветилась белым, сменила цвет на зеленый, потом на синий, и на этом успокоилась. Видно ее было по-прежнему не очень хорошо — завлаб экономил собственные невеликие эфирные силы, а подключаться к генератору ради стократно виденной всеми присутствующими схемы было лень и незачем.

Давешний собеседник завлаба, тощий нескладный мужчина средних лет (волосы стриженные, халат синий, из-под халата выглядывают такие же синие, но порядком полинявшие парусиновые штаны), ткнул пальцем куда-то за спину. Где-то за спиной оказалась бакелитовая клавиша выключателя, верхний свет немедленно потух, чертеж стал виден намного лучше.