– Какое?

– С Офицеровым, – смущаюсь. – Из випки. Помнишь?

– С удовольствием бы забыл, – выплёвывает он.

– Почему? – хмурюсь.

– Не бери в голову. Видео… – почёсывает подбородок двумя пальцами. – Там же не было камер. Я проверял.

– Не было, – киваю. – Значит, кто-то снимал. За шторой у стены.

Моё лицо заливается краской.

– Это уже интереснее и было не так давно. Сгоняю завтра в клуб, чтобы просмотреть видеозаписи из тамбура и зала. Может, будет видно, кто заходил в випку перед вами.

– Спасибо.

Минут десять едем в полнейшей тишине. Кажется, Громов и думать забыл про мои проблемы, но я уверена, что он обмозговывает обрушившуюся на него информацию.

– Я так понимаю, это шантаж? – хмурится Мирон, поглядывая в зеркало заднего вида. – Что тебе надо было сделать?

– Завалить зачёт, – произношу еле слышно.

– И ты пошла на поводу у шантажиста? – взбешено восклицает.

– А что мне было делать? – развожу руками.

– Рассказать отцу, как минимум.

– Только попробуй, – предупреждаю, грозя ему пальцем.

– Почему ты…

– Это не обсуждается, Мир.

– Но по-че-му? Ты можешь мне внятно объяснить?

– Не хочу, чтобы отец видел… Там такой ужас… Кринж.

Мотаю головой. Немыслимо.

– Я помню всё до мелочей, – ворчит он под нос. – Ничего такого ужасного там не было, не нагнетай. Если бы ты там сексом занималась или, ещё невообразимее, делала минет.

Он хохочет, будто сама мысль о том, что я могу делать что-то подобное вызывает только улыбку.

Это злит чрезвычайно.

– Что за «ещё невообразимее»? – оскорбляюсь. – Что смешного в том, что я могла делать кому-то минет?

Смех мгновенно прекращается, а мужские ладони с силой стискивают руль.

– Ты же несерьёзно? – его глаза метают в меня молнии.

– Надеюсь, это ты несерьёзно, – парирую. – И смею тебе напомнить, у меня есть парень, который взрослее тебя на три года.

Последнее звучит немного по-детски, но я стараюсь об этом не думать.

– При чём здесь возраст и секс? – удивляется Громов. – Мне кажется, здесь больше влияют другие величины, – подмигивает мне.

– Ой, всё, – зажимаю уши. – Хватит, пожалуйста.

Он снова смеётся и, кажется, успокаивается.

– Ладно. Так почему ты не рассказала отцу, Карамелина?

– Мне стыдно, – морщусь. – Он считает меня такой идеальной. Так гордится. Когда я думаю, что папа когда-нибудь увидит нечто подобное, у меня руки дрожат.

Киваю на сложенные ладони.

Мирон тяжело вздыхает и тянется к ним, приободряюще сжимает мои пальцы. Улыбаюсь ему в ответ.

– Спасибо…

– Ты не права, Мия.

– Почему?

– Семья – это место, где тебя примут любой.

– Я никогда не была «любой». Всегда вела себя подобающим образом. Училась на отлично.

– Всё так, – соглашается Мирон.

– Тогда откуда ты знаешь, примут ли они меня после такого видео? – удивляюсь.

– Руслан с Элиной тебя любят, – пожимает он плечами.

– Идеальных все любят.

Кроме тебя, – договариваю про себя.

Ты питаешь слабость к порочным и грязным. Желательно без трусов.

– Загоняешься, Мий. И делаешь из мухи слона.

– Я умру, если это видео опубликуют, Мирон. Просто умру от стыда в ту же секунду. Сгорю дотла.

Громов оглушительно цокает и склоняет голову раздумывая. Снова сжимает мои ладони. Впервые чувствуя поддержку, ощущаю солёные слёзы на губах.

– Противоположность стыда – это свобода, – тихо произносит он. – Пока ты чего-то стыдишься, ты в тисках и кто-то умело этим пользуется.

– Кто это может быть? – искренне недоумеваю.

– Скорее всего, тот, кто хорошо тебя знает…

Глава 25. Замороженная Мия (не путать с "отмороженная")

Благодаря начавшемуся снегопаду, на место мы приезжаем только к пяти часам вечера. Согласно указанному адресу, останавливаемся у серого высокого забора и ржавых ворот.

Мои наушники так и остались спокойно лежать в рюкзаке, а мы всю дорогу общались. Перебирали всех моих подруг и университетских знакомых.

На самом деле, это ужасно незаслуженно и стыдно.

Хочешь не хочешь, начинаешь подозревать самых близких. Ещё и себя в этом винишь.

Замкнутый круг какой-то.

– Это что? Типография здесь? – удивлённо хлопаю глазами, потягиваясь.