– А почему за другого вышли, если не секрет? – спрашиваю, немного отвлекаясь.

– Трудно сказать, – вздыхает. – Пошла на поводу у своих родителей. У Мишиной семьи дом был больше, огород десять соток, отдельная комната опять же…

Не знаю, что сказать, поэтому молча штрих за штрихом отрисовываю портрет.

Радуюсь, что появилась на свет именно в своё время и мои родители достаточно обеспечены для того, чтобы я не выбирала свою судьбу, отсчитывая квадратные метры, как эта замечательная женщина.

Нет, я ни в коем случае не обвиняю… Просто, сама так не хочу.

– А Саша вас легко отпустил?

– Переживал, конечно. Приходил, стучался… Потом уехал из нашей деревни. На Дальний Восток, в экспедицию, – замолкает. – Там погиб. Сорвался со скалы. Больше я его не видела.

Вздрагиваю и задеваю испуганным взглядом Мирона. Тот нахмуривается, поднимается со стула и идёт на меня.

Молча склоняется, изучая, что я успела перенести на бумагу.

– Здесь, - пальцем показывает. – Должны быть плавнее линии.

Галина Сергеевна продолжает.

– Вы не думаете, ребятки, мы с Мишей очень даже счастливо жили. Со временем я и его полюбила.

Громов приближается теперь сзади. Замираю, когда мою руку захватывает мужская ладонь, а распущенных по плечам волос касается колючая щека.

– А разве можно так? – спрашиваю Галину Сергеевну дрожащим голосом. – Разлюбить?!

Душа вибрирует и клокочет. Кажется, вот-вот сердце выпрыгнет.

Вот ведь он.

Мой. Первый. Самый любимый.

Как? Как можно разлюбить?!

– Любовь... – тянет она. – С Сашей было всё в новинку. Людям часто кажется – всё первое, самое лучшее… Первые шаги, первый учитель, первая зарплата…

Громов и вида не подаёт, обхватив мою руку, помогает смягчить овал лица. Вторую руку размещает на моём плече.

– А это не так? – сглатываю ком в горле. Тело за моей спиной прижимается ближе, ладонь тяжелеет.

– Может, и так. Только ведь чувства разные бывают. Сашу я всегда помнила и сейчас вот, – кивает на буфет. – Вспоминаю. А Миша… Стал моей семьёй, опорой, моим домом. Он был мне верен. Прекрасный, заботливый отец. Уважаемый человек в нашей деревне. До последнего слыл лучшим среди электриков.

– То есть можно второй раз полюбить и быть счастливой? – уточняю.

Мирон захватывает мою руку посильнее, украдкой наблюдаю, как скулы на его лице сжимаются.

– Ай, – пищу. – Больно, Мир.

– Прости, – морщится он и наконец-то отлепляется.

Облегчённо вздыхаю и потираю пылающую щёку.

– Конечно, можно, девочка, – отвечает женщина. – Всё ведь от тебя зависит. Главное, открываться новым чувствам и довериться другому человеку. Любви на земле так много. Она во всём. Вокруг нас и, главное, в нас самих…

– Спасибо, – кинув равнодушный взгляд на Мирона, пододвигаю к ней то, что у нас получилось. – Вы меня очень вдохновили своим рассказом.

– Мирош, подай очки, – просит она, указывая на буфет. – Так, ребятки, посмотрим...

Разглядев портрет, улыбается и вздыхает. Без надрыва и без драмы. Просто… сентиментально, что ли. Как по доброму старому другу.

– Красиво вышло. Спасибо вам большое, – счастливо качает головой.

– У вас баня функционирует? – спрашивает Мир, глядя в окно на территорию за домом.

– Конечно, у нас здесь помыться больше негде.

– Ой, класс, – хлопаю в ладоши, разминая шею. – А можно нам…

– Надо только воды из колодца натаскать. С соседней улицы.

– Сделаем, – гремит Мирон резковато.

Молча накидывает на футболку свою куртку, отстранённо кивает и выходит за дверь.

Глава 27. Разгорячённая Мия.

Остаток дня пытаюсь как следует утрамбовать в голове разговор с Галиной Сергеевной, умудрённым опытом человеком и взрослой женщиной, прожившей счастливую жизнь.

Ничего нового, к слову.

То же самое, о чём мне всегда твердил отец. Мама же раздражительно качала головой, но при мне никогда не спорила.

А папа повторял: «Первая любовь – это несерьёзно. Порой до чего только не доводит, особенно молоденьких девиц». Он вообще с самого нашего детства не очень любил, когда я говорила о Мироне или кто-то шутил по поводу нашей крепкой дружбы.

Всё время было ощущение, что отец как бы мимо ушей пропускает. Будто что-то неважное и… нелепое?..