Меж тем, Раевский взял автомат за руку, как врач берёт покойника, чтобы убедиться, что пульс отсутствует.

Рука оказалась пластмассовой, будто взятой напрокат у манекена. В суставе она не гнулась.

По какому-то наитию Раевский тронул и вторую руку и сразу же поразился её тяжести.

Правая рука действительно была стальной.

Он спросил хозяина, можно ли посмотреть, что внутри, и тот отвечал, что запросто — ему не жалко. Кружковод был тут же послан за водкой. Перед уходом он с уважением поглядел на купюру — видать, такие он видел не часто.

Раевский посадил составного человека за стол, упёр его локтями в плоскость, а потом нашёл на корпусе верное место и зачистил от краски болты.

Рука автоматона открылась как ларец, и стало видно, что там, в пыли, будто в руке терминатора, снуют несколько проволочек. Одна, впрочем, соскочила с направляющего колёсика.

Раевский поправил её, и решил подступиться к голове, но тут было уже совсем сложно. Веки можно было отчистить и поднять, как Вию (в этом месте Раевский позволил себе улыбнуться), или вот отодрать мембрану в ухе. Но мембрана была тонкой, и даже без краски, тронешь её — порвётся, при этом она казалась аутентичной.

Тогда он перешёл к спине автомата и обнаружил варварски залитое краской гнездо. Сюда, видимо, вставлялся ключик.

Но он обнаружил и другой способ проникнуть к механическому сердцу, и через полчаса, с трудом отодрав крышку, увидел пружину. Вставив отвёртку враспор, он подтянул её и завёл.

И в этот момент пальцы на правой руке автомата дрогнули.

Человек, посланный за водкой, не вернулся. Теперь Раевский понимал, какой он сделал остроумный ход. Одно его тревожило — как бы этот кружковод не замёрз на его деньги под забором — на манер поэта Владимира Стремительного.

У него была масса времени.

Он снова подтянул пружину и вложил отвёртку в руку истукану.

Тот заскрипел и провёл отвёрткой черту по столу.

— Нет, так, дружище, дело не пойдёт, — прервал его Раевский, положил перед истуканом лист бумаги и заменил отвёртку на карандаш.

Автомат заскрёбся и вывел на листе: «Очень плохо».

Раевский помолчал, унимая дрожь в руках. Он сразу узнал этот почерк — не граф вёл дневник, а этот несчастный калека.

— Что — «плохо»? — спросил Раевский в мембрану.

«Хочу умереть», — написала жестяная рука.

— Почему? — голос Раевского дрогнул.

«Смысла нет больше», — ответил автомат.

— Не надо умирать. Жить интереснее.

«Хочу умереть и не могу. Она умерла», — Раевский подложил новый листочек. — «Поверните винт влево до упора».

— Кто умер? — заорал Раевский в металлическое ухо.

— «Очень плохо. Поверните винт влево до упора. Я устал».

— Про графа, значит, правда? Это он — убийца?

«Его светлость добрый. Она умерла. Очень плохо. Я очень давно жду смерти».

— Почему она умерла?

«Она человек. Она умерла. Человек болеет и умирает. Мне плохо, поверните винт влево до упора, я давно этого жду».

Листик снова кончился, но автомат продолжал писать по столу: «Его сиятельство обещал повернуть. Его сиятельство не успел. Поверните винт влево до упора».

Еры и яти прыгали по строчкам и снова сползли на стол. Раевский вздохнул и подложил новый лист под железные пальцы.

«Прошу вас, поверните винт до упора. Смысла нет».

— А глаза? Открыть тебе глаза?

«Линз нет. Смысла нет. Его сиятельство не успел заменить линзы. Поверните винт».

— Где винт?

«Винт с правой стороны».

Раевский обнаружил, что на голове автомата действительно был винт — за жестяным ухом. Винт казался совсем новеньким, и конструктивной нагрузки не нёс.

Он постоял немного с отвёрткой в руке, будто забойщик с ножом, и оглянулся.

Никого не было вокруг. За окном играла музыка, какая-то женщина громко пела и обещала любимому всё, что угодно, и просила забрать её с собой.

Он представил себе, как металлический человек год за годом сидел в углу, разлучённый со своим столом и своим пером, как его вывозили на сцену, как он слушал всё происходящее вокруг. И внутри своего заводного мира всё время помнил о том, что одинок.

Он вложил отвёртку в шлицы винта и резко повернул влево. Автомат дёрнулся, и Раевский, не ослабляя напора на ручку, довернул.

Внутри головы что-то треснуло, и рука автоматона затряслась мелко-мелко.

На листе появилось «Спасиб…», и пальцы замерли.