Армейский этикет не позволял тем, на чьих глазах "сделали командира", дожидаться развязки, да и погода была, знаете, не для досужих зрелищ. Народ как-то незаметно расползся по невидимым укрытиям и по видимым.

Остановив на исходной танк, я дал двигателю оглушительно взреветь и разом его заглушил. Это уже было почти молодечество.

Теперь главное - не попасться на мелочевке. "До команды сидим!" - напомнил сержант из башни. Лишь после того, как в наушниках прозвучало с "вышки": "К машине!", мы спрыгнули с брони и встали, как гимнасты после исполнения опорного прыжка на Олимпийских играх.

Если мой заезд под ответственность командира разведроты, то ему мне и докладывать. Я попытался ватными от перенапряжения ногами изобразить "строевой шаг" и подошел с докладом к Федорову, стоявшему неподалеку от командира.

– И богатыри дивились на этого витязя, - объявил Федоров после моего рапорта. А потом добавил: - Пять баллов, - сказал негромко, чтобы эту не очень приятную новость не мог услышать командир, крепко упершийся расставленными ногами в землю под порывами льдистого июльского ветра.

– Отличная машина у вас, Сережа, слушается, как велосипед.

Разведчикам в полку положено всего три плавающих танка, и ухаживают они за ними, как за невестами.

КАК Я ПИСАЛ СЕНСАЦИИ

Добрейшая Фрида, похожая на бабушек, разве что без чепчика, с картинок к сказкам братьев Гримм, мать Мирвольда, свекровь Иевы, бабушка Раймондаса, была хозяйкой хутора Мишас, что на сказочном озере Райполос.

Почему сказочном?

Да потому, что на прилежащих к озеру хуторах я застал еще доверительные рассказы о том, что это озеро такое глубокое, особенно в южной части, что там во время войны утонула немецкая подводная лодка. Утонула, как надо было понимать из неторопливого рассказа почти свидетелей, оттого, что даже немецкие подводные лодки не рассчитаны на такую глубину, как в южной части озера Райполос. И надо же было немцам и туда заплыть, мало им Атлантики, Индийского и Ледовитого океанов. И хотя от Райполоса до Балтийского моря, вернее, Рижского залива было сто семьдесят километров, а до Таллина и соответственно Финского залива больше трехсот, добраться до сказочного озера было трудней, чем до Шпицбергена, где у немцев всю войну была база подводных лодок. Да вот только не помню, чтобы в Рижский залив заходили немецкие подводные лодки. Вот и в Финском заливе, насколько помню, только в июне сорок первого появились немецкие подводные минные заградители, засыпали все фарватеры минами и ушли подобру-поздорову.

Спрашивать, как попала подводная лодка в озеро Райполос, сообщавшееся мелкой каменистой протокой, непригодной даже для прохода на байдарке, с двумя озерами в Корнети, было бы столь же бестактно, как спрашивать старика Ольгерта, у которого я в восьмидесятом году куплю оставленный им дивный хутор Дзениши, откуда у него знак "Мастер штыковой атаки" - из какого-то белого сплава винтовка со штыком, заключенная в такой же металлический венок с расправившим крылья орлом наверху и свастикой внизу.

Нашел я и саму винтовку системы "маузер", правда, уже без штыка и без затвора, но по-хозяйски спрятанную за деревянную обшивку в опилках в стене курятника, доставшегося мне вместе с коровником, свинарником, каретником с розвальнями, бетонным бункером для хранения пищевых припасов, колодцем и огромным почти новым дощатым сараем, построенным специально для свадьбы сына Ольгерта, Андрея, лесничего, выбравшего себе в жены учительницу Анну из Яуцлайцене.

Прежде чем приобрести свой хутор, стать юридическим владельцем Дзенишей, я два года с сыном и один год с отцом летом жил на полном пансионе у добрейшей Фриды на Мишасе. В самое первое наше лето в самый первый наш выход с сыном на разведку окрестностей Мишаса, на высоком берегу Райполоса, круто спускавшемся к воде, в старом чистом ельнике без подлеска мы напоролись на плантацию белых грибов. Шляпки у них были с кулак моего сына, а твердости - с мой кулак. Увидев гриб издали, надо думать, в каком-то все-таки предчувствии, я наводил сына на добычу морскими командами, давно не звучавшими над озером: "Малый вперед! Лево на борт! Подработать правой машиной!.. Стоп! Отдать якорь! Поднять гриб!"

Занятие, сочетающее полезное с приятным, нас так увлекло, что мы не заметили молодой женщины южного обличья и не менее молодого мужчины обличья безраздельно прибалтийского, приблизившихся к нам.

– Лаб рит!
– приветствовал я незнакомцев по русским деревенским правилам, с учетом местных условий. В ответ был готов услышать привычное "свейки", но услышал другое.

– А мы вас знаем, - на чистейшем русском сказала женщина, которую мы видели первый раз в жизни.

– Да, да, так оно есть, мы вас знаэм, - не дал мне опомниться молодой человек, подтвердив своими словами и правоту женщины, и свое прибалтийское происхождение.

– Вы тот, который пишет сенсации, - утвердительно сказала женщина.

– Какие сенсации?
– опешил я.

– Мы тоже хотим немножко зна-ать, - сказал молодой человек, сохраняя полную серьезность.

Единственная невероятная новость, которую я мог бы им поведать, была бы правдивейшая повесть о затонувшей подводной лодке, но мы только вчера вечером поселились на хуторе и пока знали, что это озеро от всех прочих озер в мире отличается лишь красотой водной глади и разнообразием то возвышающихся, то припадающих к воде берегов.

– Я не пишу сенсаций...

– Только не надо, - вполне в южном стиле оборвала меня женщина.
– Это уже все знают. Мы, может быть, с Юрисом узнали об этом последними, но зато решили первыми с вами познакомиться. Меня зовут Ира.

Да, кажется, Фрида называла "Ирас на Ригас", когда я спрашивал ее, есть ли в окрестностях еще хутора и кто там обитает.

Я представил сына и назвал себя.

– А вы "Ирас на Ригас"?
– что на языке Фриды означало "Ира из Риги".