– А сколько у нас презервативов?

– Только три, – тут она расстроилась, – хотя мне по фигу, могу и без них, если залечу от тебя, скажу ему, что от него.

– Мне зато не всё равно, – я отрицательно покачал головой, – ну что же, тогда давай грамотно потратим оставшиеся за отведённое нам время?

– Да, мой рыцарь, – она спокойно улыбнулась.

Расставание с Ирой вышло тяжёлым. Как она ни храбрилась, как ни уговаривала себя, но всё равно разрыдалась и долго не хотела отпускать меня. Было непонятно, сможем ли мы увидеться в ближайшее время ещё раз, поэтому она и не хотела возвращаться к Пню. Она его ненавидела всеми фибрами души, упрашивала меня рассказать, как его можно отравить, но я сказал, что это не её дело, да и к тому же, как мне ни противно признавать, эта смерть была для нас проблемой. Во-первых, её точно будут скрупулёзно расследовать его кураторы, а если поймут, что Ира сама это устроила, ей может светить тюрьма, ну и, во-вторых, с его смертью обрубаются все ниточки к схеме перепродажи советских детей-сирот за границу. Так что нужно нам с ней признать, что Пню придётся ещё недолго покоптить Землю, хотя нет сомнений, что он поплатится по итогу за все свои грехи.

Кое-как успокоив Иру, я с тяжёлым сердцем вышел во двор и побежал лёгкой трусцой в сторону военной части. Совесть начала ковырять ранку в душе, напоминая о вине перед Аней, но я стремительно гнал прочь эти мысли, ведь Ире я не мог отказать в близости, она слишком была на этом зациклена. Считала, что мы расстались только из-за неё и того случая с пощёчиной, и была готова на всё, чтобы ситуация не повторилась.

Раздумывая над произошедшим, я вернулся в расположение части, а затем пошёл в ванную и переоделся.

– Бегал, Вань? – в комнату, широко зевая, зашёл сонный Сергей Ильич.

– Угу, – буркнул я, старясь быстрее надеть майку, чтобы он не увидел лишнего на моём теле.

– Раненько ты, конечно, – он, не обращая на меня внимания, снова лёг в кровать, буркнув при этом: – Шиповки запасные привезли, я поставил рядом с твоей кроватью.

– А, да? – тут же обрадовался я, бросаясь к нужному месту, и, осмотрев потрёпанные югославские шиповки, в которых уже были заменены три родных шипа на наши, надел их, облегчённо вздыхая, они были как раз.

– Ну? – тренер повернулся ко мне лицом.

– Говняные, конечно, но лучше, чем босиком, – вынес я вердикт.

Он громко хмыкнул, но комментировать не стал.

Бережно сняв обувь, я поставил её под кровать, а сам надел кеды и пошёл разминаться, чтобы через пару часов быть готовым ехать на стадион.

***

При входе в раздевалку нас перехватил товарищ Белый, рядом с которым стоял белобрысый парень с внимательными глазами.

– Познакомьтесь, Игорь, – представил он нам его, – будет вас сопровождать до конца соревнований.

– Так всё серьёзно? – удивился я, конечно, не став при большом количестве народа интересоваться результатами исследования шиповок.

– Ты газеты, что ли, утренние не читал? – комитетчик пристально на меня посмотрел.

– Нет, а что там? – удивился я, посмотрев на него и на тренера. Кузнецов тоже был удивлён его словами.

– Лучше тебе не знать тогда, – отмахнулся товарищ Белый, – бегай с пустой головой.

– Эй! – возмутился я. – Я теперь от любопытства не смогу успокоиться!

– Ваня, просто бегай, – он покачал головой и, оставив с нами охранника, пошёл к тренерам сборной.

– Сергей Ильич, в киоск сбегаете? – я повернулся к Кузнецову.

– Уже бегу, Ваня, – он сорвался с места и вернулся через двадцать минут в подавленном настроении. Не отдавая мне то, что держал в руках: две местные украинские газеты, «Комсомольское знамя» и «Правда Украины», и одну из центральных, всесоюзного тиража «Известия».

– Думаю, товарищ Белый был прав, не стоит тебе их читать перед стартами, – нахмурился он.

– Сергей Ильич, – я протянул руку, посмотрев ему в глаза. Он нехотя отдал мне их. Начал я, разумеется, с «Известий» поскольку они и «Труд» были самыми читаемыми в СССР печатными изданиями.

– «Бегаю как хочу», «Спортсмен, которому всё равно», «Таким не место в комсомоле и спорте», – пробежался я по самым громким фразам в статье, где клеймилось моё наплевательское отношение к зрителям, советскому спорту и бегу. Рассматривались различные варианты того, что меня привело к такой жизни, и ниже имелись фотографии, переснятые с американских газет, где я мило улыбаюсь американскому послу и его жене. В общем, кто бы это ни был, клевета состряпана была очень хорошо, даже талантливо. Впрямую меня не обвиняли в сотрудничестве с американцами, но намёков было разлито столько, что для простого советского гражданина становилось понятно, что я продался американцам за лобстеров, фотография которых была приведена с того же приёма, и теперь позорю советский спорт перед всей Европой.

Закончив чтение, я бегло глянул на украинские газеты, но там была простая калька с того, что я уже прочитал в «Известиях». Вернув газеты взволнованному тренеру, я стал молча переодеваться.

– Ты чего, Вань, такой спокойный? – удивился он. – Неужели тебя это враньё не задело?

– Да задело, конечно, Сергей Ильич, я же не железный, – слабо отмахнулся я от него, – но мне всё равно, я приехал завоёвывать медали.

– Ну смотри, – он расстроился ещё больше.

У меня не осталось ни малейших сомнений, что это дело рук Пня и его украинских покровителей, поскольку такой толстый слой грязи простой советский журналист вряд ли смог бы навалить сам. Чего только стоят фотографии из американских газет. Как я ни пытался выбросить всё это из головы, но всё равно выходил на стадион в не очень хорошем настроении.