— Пока письмо долетит… — начал было Харон, но Анна остановила его жестом и вытащила из-за пазухи синернист. Оправа блеснула в лучах слабого осеннего солнца.

Харон вытаращился на него, и только что слюни не капали у него изо рта.

— С-с-синернист?! — воскликнул он.

— Именно.

— Он же… дорогой, что…

Харон осторожно, боясь сломать, забрал у Анны прибор, поёжился с благоговением, когда в его большую ладонь впились крошечные шипы с камня-считывателя.

— Не говори мне об этом, — покачала головой Анна. — Ты не представляешь, какие дорогие вещи у меня теперь есть. И я готова отдать любые из них, чтобы этот человек до вас не добрался.

— Он такой страшный? — неуверенно спросил Харон, и глаза его бегали.

Анна зыркнула на него и не ответила.

— Я напишу, если что, — пообещал Харон. Анна взглянула на него ещё раз, уже добрее, и с кивком исчезла.

Слабость и тошнота снова обрушились на неё, стоило оказаться в спальне, но по крайней мере в этот раз она переместилась правильно. Было бы неприятно попасть в чужую спальню или вовсе застрять в петле. Тогда пришлось бы объяснять, что с ней происходит, а об этом не знал ещё никто.

Анна не говорила об ухудшившемся самочувствии даже Филиппу, а он, казалось, и не замечал. Зато замечал её обеспокоенность с того момента, как она попросила вернуться на север. Попытки выспросить, что не так, ни к чему не приводили: Анна отнекивалась, списывала всё на простуду. Филипп в это, разумеется, не верил, но сильно не наседал: у него появился миллион каких-то дел в столице, из-за которых он снова злился и пропадал целыми днями.

И, с одной стороны, Анна хотела, чтобы он был рядом и скрашивал полные нервов дни, когда она смотрела в окно и с ужасом ждала, что сработает одно из расставленных вокруг дома сигнальных заклинаний. Тогда бы в небо взлетел сноп искр, будто салют, и она бы поняла, что это значит.

С другой стороны, Анна молилась, чтобы Филипп так ничего и не узнал. Он не должен был следовать за ней ни в коем случае — это было опасно, а подвергать опасности ещё и его жизнь Анна не хотела. Она надеялась, что дела задержат его где-то ещё, когда придёт беда.

А в том, что беда придёт, Анна не сомневалась. Вопрос был только в том: когда?

Но Харон молчал. Чары не срабатывали. Оставалось лишь ждать.

И лучше бы она не дождалась.

Одним днём синернист блеснул, и, рванув к нему, Анна прочла: «Он пр3будт хавтра». Едва заметно усмехнувшись мыслям о том, как толстые пальцы Харона выводят это послание, Анна стёрла сообщение и уставилась на слабо горящий кристалл синерниста. Ее плохое предчувствие усилилось. Что-то точно шло не по плану.

В дверь постучали, и Орел, радостно возбужденный, подскочил с места. Болезненное выражение исказило его лицо на мгновение, но он все равно на удивление шустро добрался до двери.

— Доброго дня, — поздоровался с ним человек, облачённый в чёрный плащ. На его лице чернели татуировки-ромбы, а глаза, чёрные, как бездна, смотрели прямо, но без выражения. В них терялись зрачки, оставался лишь легкий блеск.

— Это вы писали мне? — с недоверием спросил Орел. От одного вида незнакомца по спине прошёл холодок.

— Я.

— Вы должны были прибыть завтра.

— Но я прибыл сегодня. Позволите войти?

И он, отодвинув Орела, прошёл в коридор. Цепкий взгляд чёрных глаз прошелся по стенам, задерживаясь на дверях, полках и шкафах.

— Вы проходите в гостиную, что ли… — почесал затылок Орел. — Нам надо обсудить то, что вы предлагали. Я ваще ничего не понял из того, что вы писали.

— А тебе и не надо было понимать.

— Что?

— Где вы храните то, о чем никому нельзя знать?

Заскрипели половицы, чёрный силуэт проскользнул мимо щели приоткрытой двери в кладовую. Харон забился в тень и затаил дыхание. Пока его не замечали. Дрожащая рука забралась в карман и вытащила синернист. Он вспыхнул снопом искр, Харон воровато огляделся и начал набирать сообщение. Он знал, что случится что-то нехорошее, и надеялся, что Анна успеет.

Орел следовал за незнакомцем, который осматривал каждый угол и закуток.

— Что вы ищете?

— Одну важную вещь. Она должна быть здесь.

— Ну, что бы там ни было, любая вещь имеет свою цену, — подметил Орел.

— Щит.

Голос его походил на шипение, но Орел был уверен, что разобрал все верно. И от этого стало не по себе. Он попятился.

— Щит, — повторил мужчина.

— К-какой щит? Канверъельский? Боссонский? Может, каких-то племен с Форкселли?

Мужчина замер. Орел тоже.

А в следующий миг его впечатало в стену. Звенящая боль пронзила голову и шею. Чёрные щупальца держали его на весу, сдавливая горло и грудь, обжигали кожу.