Филиппа пропустили сразу же. Страже не было нужды разбираться, каким образом он выбрался из западни — не их дело. Не думая о том, насколько быстро патрульные сообщат о его прибытии, Филипп отправился в лазарет. За время «прогулки» пульсирующая боль сконцентрировалась в одном месте, а всю остальную руку он почти не чувствовал.

Двери, уходящие аркой под потолок, были открыты, и стоило приблизиться, как резкий запах лекарств ударил в нос, проясняя сознание и позволяя сосредоточиться. Пробегающий мимо санитар — руки его были заняты тазом, полным грязных, побуревших тряпок — замер.

— Ваше высочество? — Он смотрел на Филиппа так, словно увидел привидение, и тот даже мысленно усмехнулся: неужели он выглядел настолько плохо?

— Мне нужна помощь, — сказал Филипп устало, держась за раненую руку.

Его тут же усадили на кушетку, помогли снять китель и рубашку, рукав которой оказался ярко-алым. Завораживающие разводы расползались от места разрыва ткани и бурели к концам. На плече зиял глубокий порез.

Подошедший врач покачал головой.

— Положите руку сюда. — Он указал на стеклянный столик.

Морщась, Филипп поднял руку так, что перед врачом оказалось всё его плечо, и отвернулся, не желая смотреть на порез. Он его слишком хорошо чувствовал и понимал, что видимая рана — не длиннее простого боевого ножа — только кажется незначительной.

Врач сказал что-то помощникам, но Филипп слов не разобрал. Он скользил взглядом по другим мужчинам в госпитале. Они сжимали зубы, когда смоченные растворами ватные валики касались глубоких ран и пузырящихся ожогов. Кому перематывали руку, кому — ногу. Кому-то накладывали фиксирующие повязки на зачарованные исцеляющими заклинаниями переломы. Ничего особенного…

А потом Филипп перевёл взгляд дальше, туда, где стояли непроницаемые ширмы. За ними суетились врачи. Оттуда выбегали с тазами, полными красных тряпок, и возвращались туда с новыми склянками и мотками бинтов. Казалось, что звуки из-за ширм должны были наполнять помещение, но Филипп слышал лишь собственное шумное дыхание и тихие разговоры вокруг.

По спине прошли мурашки, и Филипп зашипел от неожиданности, когда обжигающий раствор коснулся открытой раны. Но это был один-единственный раз. Больше он не проронил ни звука, пока рану обрабатывали разными горько пахнущими мазями. Он старался отвлекать себя мыслями, что ему почти и не досталось. Пара синяков да порезов — подумаешь! Кто-то сейчас скрыт ото всех за ширмами с открытыми ранами, с ожогами. А кто-то…

Филипп вздохнул. Кто-то, как генерал Флиннстоун, остался под завалами. Там, где не дала ему оказаться Анна. Может, ей стоило позволить ему упасть. Тогда всё было бы намного проще…

Стоило ему подумать об Анне, как в открытое окно влетел причудливо сложенный кусок бумаги. Он напоминал птицу, но сложенную наспех из мятого клочка цветастых обоев. Листок пропетлял в воздухе и приземлился рядом с Филиппом, тот осторожно поднял его.

— Сэр Керрелл, не дёргайтесь, пожалуйста, — проговорил ничего не заметивший — или делавший такой вид — врач.

Филипп кивнул и, почти не двигаясь, пальцами развернул бумажную птицу. Шершавый лист зашуршал в пальцах. Резким почерком, явно в спешке было написано: «У реки после полуночи?» Филипп с подозрением нахмурился, но отчего-то даже не сомневался: он сделает всё, чтобы прийти.

Плечо перевязали. Вместо пропитанной кровью одежды, которую унесли в прачечную, Филипп накинул на плечи медицинскую рубаху и, поблагодарив, вышел из лазарета, осторожно двигая рукой, сгибая и разгибая её, пробуя, каково это. Давящая повязка стесняла движения ещё больше, чем рана, но из-за уверения, что день-два — и рана затянется, Филипп готов был терпеть временные неудобства.

— Ваше высочество! — окликнули Филиппа, и тот обернулся на голос.

К нему по коридору широкими шагами летел Логан, и Филипп отчего-то был поражён тем, что видит его.

— Ваше высочество, — сказал он, наконец поравнявшись с Филиппом, и голос его звучал натянуто уважительно. На острове Логан вёл себя более смело и дерзко, но здесь и сейчас ему было необходимо соблюдать дистанцию, такую непривычную и нежеланную. — Его величеству доложили, что вы здесь, и он срочно вызывает вас к себе.

Филипп бросил на Логана усталый взгляд и спрятал записку, которую сжимал в кулаке, в карман брюк.

— Передай его величеству, что я приду, как только приведу себя в порядок.

Логан, казалось, ничуть не смутился.

— Разумеется. — Он старался придать голосу самый уважительный тон, но глаза его раздражённо блеснули. — Только это был приказ.

— Сомневаюсь, что он захочет видеть меня в таком состоянии, — коротко отозвался Филипп и, усмехнувшись, поплёлся в свою комнату.