Несмотря на одержимость моей маленькой мышкой, я отвожу взгляд. Более того, я стараюсь вообще не смотреть в ее сторону в присутствии Марка. У меня была возможность взглянуть на нее лишь раз, когда Марк шел впереди меня, и это единственное, что я себе позволил.

Если он заметит, что я смотрю на нее, она станет мишенью. И меньше всего я хочу, чтобы Адди попала на радары этих говнюков.

Пока Марк бубнит о каком-то законопроекте, который он не хочет принимать, мимо нас проходит пара с ребенком. Маленькая девочка оживленно болтает. На вид ей около пяти лет – симпатичная девочка с хвостиком, большими голубыми глазами и ямочками на щеках.

Я вижу скользкий взгляд на его лице еще до того, как он осознает, что делает, и мне в буквальном смысле приходится физически удержать себя, чтобы не вытянуть руку через стол, не перевернуть свой нож для масла вертикально вверх и не насадить его головой на него.

Вместо этого я принимаю решение в долю секунды. Семья проходит мимо Марка. Когда его голова поворачивается обратно ко мне, я отклоняюсь вбок и делаю вид, что рассматриваю девочку. Я смотрю чуть правее от нее на тарелку с едой – я скорее перережу себе горло, чем стану смотреть на ребенка с сексуальным подтекстом, – но для Марка это выглядит достоверно.

Я позволяю хищному взгляду задержаться на куриных котлетах на несколько секунд, а затем выпрямляюсь и изображаю невинность. Но чувствую, как взгляд Марка прожигает меня.

Как бы мне это ни было противно, мне нужно, чтобы он решил, что меня интересуют те же развратные занятия, которыми промышляет он.

Проходит час, пока я продолжаю притворяться, что проявляю интерес к несовершеннолетним девочкам, глядя прямо поверх их голов, на их еду или на все остальное, что находится достаточно близко, чтобы поддерживать эту иллюзию. Ничего слишком явного, и я не делаю это постоянно, чтобы не вызывать подозрений. Просто едва заметные взгляды то тут, то там.

А Марк в течение этого часа продолжает все больше пьянеть. В джентльменском клубе я заметил, что он цепляется за свой виски так, будто это его спасательный круг.

Чувствую, садизм сопровождается алкоголизмом.

И, конечно, именно тогда этот ублюдок и решает по-настоящему оглядеться и замечает все еще работающую Адди, которая забилась в свой уголок и печатает так, словно от этого зависит вся ее жизнь. Я наблюдал за ней краем глаза, и что бы она ни писала, она вкладывается в это.

– Вот это красота, – произносит Марк, глядя прямо на Адди. Ее рот обхватывает соломинку, и она допивает «маргариту».

Я не сразу перевожу на нее взгляд. У меня есть две секунды, чтобы принять решение: повести себя так, будто я ее не знаю, или заявить о своих правах на нее.

Прежде чем я успеваю открыть рот, Марк достает свой телефон и делает ее снимок; его большие пальцы быстро бегают по клавишам, пока он отсылает его кому-то.

Чертовски смело заниматься подобным дерьмом у меня на глазах. Я не уверен, повлияло ли на это совместное подглядывание за детьми или это сделал алкоголь, но это было намного смелее, чем я ожидал.

Моя рука опускается на его телефон, останавливая его.

Он смотрит на меня, его глаза расширены, а щеки раскраснелись.

– Что бы ты ни собирался делать, прекрати. Это моя девушка.

Каким-то образом глаза Марка становятся еще больше.

– Вон та? Она твоя?

Я киваю один раз.

– Она любит, когда ее оставляют в покое, пока она работает, и я уважаю ее личное пространство.

Белые кустистые брови Марка опускаются вниз.

– Что ж ты ничего не сказал? Хотя бы представишь нас?

– Я планировал сделать это после того, как она закончит свою работу.

Глаза Марка сужаются, в его голубых глазах плещется смятение. Он – старик с обвисшей кожей, старческими пятнами и проблемами с коленом, судя по тому, как он стонет каждый раз, когда встает. Но он также и проницателен, а его ум все еще остер.

– Ты хотел пройти мимо ресторана, не поздоровавшись с ней? – спрашивает он, имея в виду мою ложь, что я шел к машине. – И пойти в другое место?

Я смотрю ему прямо в глаза, чтобы он понял, насколько меня не волнуют его вопросы.

– Моя девушка живет в своем маленьком мирном пузырике, когда пишет свои книги. Она не любит, когда ее беспокоят во время работы, и я уважаю ее пространство. Особенно потому, что это позволяет мне делать все, что я пожелаю, без ее беспокойства об этом.

Добавьте сюда подтекст прелюбодеяния, и Марк сразу же понимает, о чем идет речь. Он смеется, демонстрируя пожелтевшие зубы.

– Я знал, что ты мне нравишься, – усмехается он, и «вороньи лапки» у его глаз становятся еще глубже.

Я сжимаю его телефон сильнее, устройство все еще лежит между нашими руками.