Однако вскоре выяснилось, куда подевались все жители: когда похоронная автоколонна с катафалком во главе проследовала по центральной улице поселка и подкатила к местному кладбищу, у его ворот яблоку негде было упасть: казалось, весь Миран собрался там в ожидании, когда привезут гроб с телом их благодетельницы, чтобы воздать ей последние почести. Каждый житель держал в руках огромный букет цветов – роз или тюльпанов, и Тияна догадалась, почему в палисадниках перед домами, мимо которых они проезжали, не было видно ни одного цветка: похоже, что их срезали все, подчистую, и, возможно, для того, чтобы не только засыпать цветами посмертный путь и могилу Йованы, но еще и придать своим жилищам менее живописный вид на период траура.

С правой стороны кладбища на некотором расстоянии возвышалось угрюмое здание храма, отделанное светло-серым мрамором. Его опоясывала невысокая, поросшая мхом стена, сложенная из грубо отесанных каменных блоков. Вход в храм, представлявший собой узкую и высокую черную дверь в обрамлении нескольких арочных выступов, наслаивающихся друг на друга, представлялся Тияне порталом, открывающимся в сказочное средневековье. Крыльцом «порталу» служила толстая каменная плита, истертая и отшлифованная за века множеством ног. Здание венчал купол с такими же многослойными арочными выступами над окнами, как и над входом. Металлический крест в центре купола отчетливо выделялся в небесной синеве, посылая в пространство солнечные блики.

Высадившиеся из автобусов обратили лица к храму и стали осенять себя крестным знамением, Тияна последовала их примеру, хотя и не считала себя настолько набожной. Гроб с телом Йованы вынесли из катафалка, и траурная процессия, многократно увеличившаяся за счет местных жителей, потянулась к храму – на отпевание покойницы. Приблизившись к каменному забору вместе с толпой, Тияна отошла на пару шагов в сторону. Ее внимание привлек лист бумаги, медленно скользивший по траве на ветру. Ей показалось, что она увидела на этом листе свое собственное изображение, перечеркнутое крест-накрест, и какую-то надпись под ним, небрежно нанесенную красными чернилами. Поймав листок, Тияна обнаружила, что на нем изображена не она, а Йована, только не старая и седовласая, а цветущая, как на портрете, висевшем в спальне над бабушкиным смертным ложем.

Под изображением было написано по-сербски: «поганая ведьма».

Рукописные буквы, корявые и жирные, алели поверх печатного текста, в котором Тияне удалось прочесть только имя бабушки и даты ее рождения и смерти. Еще несколько строчек – вероятно, эпитафия – были скрыты под оскорбительной надписью. Это было похоже на листовку-некролог, но кто мог так ее обезобразить?!

– Что-то нашли? – раздался совсем рядом женский голос.

Обернувшись, Тияна увидела Петру, с интересом разглядывавшую листок в ее руках.

– Вот же изверги, осквернили читулью! – возмущенно воскликнула горничная, краснея от негодования.

– Читулью? – Это сербское слово Тияна слышала впервые.

– Читулья – поминальный листок, – пояснила Петра. – Их расклеили по всему поселку. Здесь указаны дата и время отпевания в храме, чтобы все желающие могли прийти попрощаться. Но кто посмел учинить подобное варварство?! Разве можно оскорблять усопших, да еще таких, как святая Йована, наша благодетельница и заступница?!

– Может быть, это сделали дети? – предположила Тияна. – Большинство детей обожают писать гадости повсюду.

– Да чтоб они в аду сгорели! – сурово буркнула Петра, выхватывая из ее рук листок и комкая его. – Идемте скорее, господица Тияна, не то нам не хватит места в храме. Народу-то вон сколько явилось! Видите, как ее все любили? Пусть же тот, кто осквернил эту читулью, околеет от самой ужасной хвори, какая только бывает на свете!

На Петру было страшно смотреть: казалось, она разозлилась до крайности. Если бы автор оскорбительной надписи на читулье попался ей сейчас, то ему как минимум пришлось бы горько пожалеть о содеянном. Тияна почти бежала, чтобы не отставать от горничной, шагавшей с рвением солдата, марширующего на плацу.

В храм они вошли последними и, конечно же, привлекли всеобщее внимание. Точнее, внимание привлекла в основном Тияна, на Петре взгляды почти не задерживались. Жители Мирана не скрывали своего любопытства и открыто таращились на нее, вероятно, догадываясь о том, что она приходится покойнице внучкой. Однако же, как только священник начал заупокойную службу, внимание присутствующих переключилось на него.

Мягкий напевный голос, наполнивший пространство храма, подействовал на Тияну умиротворяюще, и она даже задремала, прислонившись спиной к стене. Хорошо, что вуаль скрыла от посторонних глаз это позорное обстоятельство: уснуть на отпевании родной бабушки было, пожалуй, еще ужаснее, чем кокетливо улыбаться мужчине, стоя рядом с ее гробом. Вспомнив о Нике, Тияна окинула взглядом многолюдный зал, но не заметила его среди толпы. Наверное, после церемонии прощания в холле главного корпуса он вернулся в свой номер, как и «Скарлетт». Только сейчас Тияна поняла, что не знает имени девушки, которой обещала помочь. Новая знакомая так спешила поведать ей о своих опасениях, что даже не представилась. Интересно, для чего Дульский выспрашивал у «Скарлетт» о процедурах?

От размышлений Тияну отвлекла кратковременная вибрация телефона, лежавшего в крошечной сумочке, висевшей на плече. Тияна взяла с собой телефон, чтобы связаться с Дульским и выяснить, что он делает в грязелечебнице и удалось ли ему что-нибудь раскопать для нее. Короткая вибрация телефона означала, что пришло какое-то уведомление, и Тияне нестерпимо захотелось на него взглянуть. Покосившись на Петру, стоявшую рядом, она заметила, что глаза у той полны слез, а скорбный взгляд устремлен на читающего молебен священника: похоже, сейчас горничная ничего вокруг не замечает, и можно попытаться заглянуть в телефон.