Шрифт:
Среди достопримечательностей еще Черноостровский женский монастырь, городище вятичей, Луга, река Лужа, в которую сел Наполеон в 1812 году.
В Википедии в разделе «Меры предосторожности» такое: в Многоярославце проживает значительное количество цыган — они массово селились здесь в послевоенное время. Большинство цыган имеют работу и не досаждают окружающим, но рядом с вокзалом и в центре города практически всегда можно встретить женщин и детей, просящих денег или предлагающих погадать.
Мы приехали в Многоярославец с Горошком и Поли, это наши друзья, у них есть машина. Был август. Приторно пахло деревней. Мы зашли в пиццерию: пластиковые столы и стулья. Официант принес заказ не так, как мы привыкли в Москве: кофе заранее сладкий, на блюде мясное и вегетарианское вперемешку. Саня вздохнула. Она вегетарианка.
Когда она приезжает к родителям, мама наливает суп и говорит: просто выложи из тарелки мясо. Саня расстраивается. Мам, это так не работает. Папа готовит рыбу и говорит: ешь, рыба не мясо. Саня не ест мясо, рыбу и яйца. Каждый хочет знать почему.
В пиццерии громко работал телевизор, крутили клипы. Мы слышали навязчивые попсовые песни и не слышали друг друга. Пошел дождь. Мы доехали до риелторской конторы. Там сказали, что свободных квартир нет. Мы возвращались в Москву, понимая, что придется ехать еще раз. Горошек говорил: не расстраивайся — и ловил Санин взгляд в зеркале. Отправлял ее в армию. Говорил: зачем-то тебе это надо. Говорил: два года службы — и станешь мужиком. И смеялся. Саня любит дурацкое чувство юмора Горошка.
В Многоярославце есть квартал Паклино. Он находится в стороне. Там тихо, уютно, красные крыши и стриженые кустарники. Мы арендуем квартиру в девятиэтажном доме: новая кухня, теплые полы.
Перед домом идет стройка. За стройкой — старый стадион. Саня выходит на балкон и смотрит вдаль. В Москве вдаль смотреть затруднительно. Даль перечеркнута многоэтажками, кварталами ПИКа. В Москве окна Саниной квартиры смотрят на дымящиеся трубы, на трассу, на станцию МЦД. Сане кажется, что она скучает по городу, в котором столько возможностей, в котором больше нет ни одной возможности.
Саня теперь не ходит в Театр. doc, на кинофестивали, на встречи с интересными персонами то в Центр Вознесенского, то в Библиотеку Некрасова. Она живет в захолустье, отделенная далью, снегом и своей собственной волей.
Саня выходит на остановке у площади Ленина. Идет мимо церкви с синими куполами. Снег нежится и блестит на солнце. Как в детстве, думает Саня. Ей нравилось жить в своем детстве, нравилось ходить в школу.
В одном из учительских пабликов кто-то написал, что читает интересную книгу, в ней такое: учителями становятся люди, которым самим нравилось ходить в школу. Правда ли это, спрашивает он и вывешивает опрос. Семьдесят два процента отвечают, что правда. Комментарии отвечают разное:
Пришла в школу как раз наоборот, потому что школа мне в кошмарах снилась долго, я надеялась что-то изменить.
С точки зрения образования было так себе. Но в школе было прикольно тусить.
Пошла, потому что ненавидела ходить в школу и хотела сделать опыт моих учеников лучше моего.
А мне было как-то ровно. Ничего особо интересного в школе не было, ходила, потому что надо было. Ни одного учителя не могу вспомнить, который вдохновлял бы.
Я любила ходить в школу, написала Саня, и да, она мне в кошмарах снилась.
Саня идет мимо «Сбербанка», мимо музея «Назад в СССР», в который она никогда не зайдет, среди экспонатов которого находится каждый день наяву. Во дворе музея стоят машины: запорожец и копейка. Еще клетка с павлином. Бюст Ленина. Кумачовый плакат.
Дальше дворы. Во дворах много детей. Они гуляют одни, предоставлены сами себе, дикие и свободные. Носятся толпами, строят шалаши, устраивают засады. Саня впервые видит такое. Здесь целые банды.
Чем сельские дети отличаются от городских? — спрашивает Саня пятиклашек, когда они читают Некрасова про крестьянских детей. Городские — домашние, теплые. У них есть айфоны, но нет азарта. Они лишены того, что чувствует Дуглас в «Вине из одуванчиков». Лишены восторга, витальности. Что еще? Городские не ходят в лес. Не встречают рассветы. Городские более осведомленные, более осторожные. Осведомленные в чем? В том, что по улицам ходят маньяки. А в селе их нет? А в селе все маньяки. Ха-ха. Все ходят словно слепые, ничего не видят вокруг, ничему не удивляются.
Саня сокращает путь через рынок. На рынке можно купить все. Саня берет овощи у невысокого мужчины. В валенках и платке он похож на пухлого ребенка. Он считает: сто падисат, сто восэмдисат, двэсти — и берет за все тысячу. Каждый овощ кладет в пакет, а пакеты снова в пакет. Саня дает, сколько скажут. Не считает, не торгуется и не смотрит.
Рынок работает каждый день, в сильную метель, в лютый мороз, в любой апокалипсис.
Саню провожают взглядом женщины в телогрейках, в длинных блестящих юбках. Цыганки. Саня любит Олешу: лужа лежала под деревом, как цыганка. Саня представляет, как летом цыганки лежат у деревьев, вольно раскинув руки и юбки. Саня думает, какая из них его мать.