Шрифт:
Однако внезапно я просиял. Среди различных изображений, олицетворяющих смерть, пигмеев, кретинов и прочую пародию на человека, я узрел совершенно по-людски написанную картину. Она была запихнута в угол и покрыта толстым слоем пыли.
— Вот, — сказал я, радостно удивленный, — и у вас имеются превосходные художники!
Но тут мой гид-робот засопел, сверкнул металлическими глазами и начал тихо хихикать. Я удивился еще больше. А он уже стал фыркать, чихать, икать, его железные внутренности звякали все сильнее. Это означало, что он хохочет.
В конце концов внутри гида что-то ударило, он перекосился, скорчился, и из него посыпались винтики и болтики. Внезапно с шумом выстрелила какая-то толстая пробка, и гид немного успокоился.
— Над чем ты смеешься? — не понимаю.
— Над вашей отсталостью. Мы этот хлам давно уже собираемся выбросить на свалку, а ты восхищаешься! Ты дикарь, ты — папуас!
И он снова забренчал всеми своими железными внутренностями.
Оторопелый и пристыженный, я смахнул с картины пыль.
— Рубенс! Как он сюда попал?! — вскричал я.
Услышав это, робот упал навзничь, начал брыкаться и корчиться — его охватил новый приступ смеха. По полу покатились еще несколько винтиков.
В это время в углу я заметил еще несколько картин. Это были Гойя, Рембрандт, Репин, Суриков...
— Послушай, будь другом, собери мои болтики, — попросил он. Я больше не могу. Мне надо спешить. Еще сегодня я должен написать статью о невиданном расцвете всех искусств, забежать в школу выслушать уроки, закончить чтение романа, пообедать, успеть на футбольный матч, потом на концерт. Вечером — три важных совещания, а еще надо мне на свидание, сходить в кино, поспеть к портному расширить брюки на полсантиметра. Нельзя прозевать исторический момент!
Гид снова принялся дребезжать от смеха.
Собирая рассыпанные и сыплющиеся винтики робота, я невзначай глянул на брюки гида, туго обтягивающие его икры, и заметил, что отвороты штанин были отпороты еще совсем недавно — на их месте виднелись невылинявшие полосы.
Когда это было?
Я тоже задумался о бешеном течении времени.
ТЕПЛЮС
Когда видишь эти белые, крупные, как клавиши пианино, зубы — зубы старой клячи — кажется, что этот человек сейчас заржет. И он действительно ржет, этот слонообразный неуклюжий мужчина. Трясется весь, будто огромная груда студня.
— Мазня, а? Настоящая мазня!
Это голосом доброго барабана объявляет в кафе свое мнение о новом художественном произведении Теплюс. Он только что приковылял от другого столика, откуда и принес это мнение.
— Последняя заваль, скучища, банальщина, — грохочет барабан Теплюса.
Но вдруг грохот смолкает, слышна только хриплая шепелявость.
Что случилось? Ничего. Один авторитет, пьющий исключительно коньяк, заявил:
— А я думаю, что это очень интересное произведение.
Вскоре у другого столика уже гудит бас Теплюса:
— Мне кажется, довольно чистая работа...
Увы, один философски настроенный собеседник взял это под сомнение. Хотя и сосунок, но он был достаточно авторитетен и изъяснялся одними международными терминами. На это нужно было обратить внимание — такие иногда бывают непревзойденными новаторами и вообще весьма цивилизованны.
— Если мы глянем сквозь призму времени, то увидим... — сказал интеллектуал.
Через минуту Теплюс уже размазывал в другой компании:
— Если глянем сквозь призму времени...
— А где ты эту призму достанешь? В магазинах нет, — захихикала одна заслуженная борода.
Телпюс хотел что-то сказать, но глянул на огромную тень бороды на стене и не осмелился.
Беседа свернула в область театра. Один весьма солидный пьяница, с лацканами, закапанными всеми видами напитков, восторженно восклицал:
— Вот пьеса Дидъюргиса — действительно пьеса, о! Произведение, классика! Какие импозантные характеры! Какой подтекст! И какой контакт со зрителем!
Выйдя на улицу и встретив знакомого, Теплюс тут же и подбросил это мнение:
— Какой контакт зрителей! Подтекст разве лишь! А характеры импотентные...
Однако знакомый пьесой вовсе не восхищался.
— Рядовая болтовня, — махнул он рукой и ушел, даже не простившись.
Теплюс оказался на перепутьи, несколько растерялся, но не огорчился, так как знаток искусства, это не автор — критика глубоко не ранит его сердца.
Внимание привлекли бредущие впереди без цели два солидных художника. Теплюс крался за ними по пятам.