– Что стряслось?

Бренда задвинула за уши прядки волос.

– Какую версию ты хочешь от меня услышать? Ту, что я рассказала родителям, или правдивую? – поинтересовалась она. А когда я не ответила, потерла рукой нос. – Я реально лажанула прошлой ночью. Шла-шла и врезалась в дерево.

– Это ты сказала родителям? – При воспоминании о том, как агрессивно вел себя с подругой Рикки, мои плечи напряглись. – Брен, кто тебя ударил?

Бренда покачала головой и посмотрела мне прямо в глаза:

– Никто. Я на самом деле врезалась в дерево. В тот большой дуб неподалеку от кострища. Я вроде бы пошла облегчиться за ним, а кончилось все тем, что саданулась лицом о толстенную ветку. Но, оставшись с Рикки, я и правда рискую быть избитой. У меня с ним все кончено, Хизер. Даже не знаю, что на меня нашло этой ночью.

Я открыла рот, чтобы рассказать Бренде о том, что у меня вышло с Антом. Слова уже готовы были слететь с языка, но стыд оказался сильней. Я не хотела, чтобы Ант сделал тот снимок, но и не остановила парня. При мысли о том, кому он мог его показать, меня прошиб холодный пот.

Сглотнув, я прищурилась на дом:

– Пойдем, что ли, разбудим Морин?

С годами мне становилось все тягостнее заходить в дом Морин.

К Бренде или Клоду я заходила без стука и даже не парилась. «Здорово, Хизер», – приветствовали меня братья Бренды, когда еще жили с ней под одной крышей. «Будешь сок?» – предлагала мать Клода.

Когда-то и у Морин было так же. Но миссис Хансен стала меняться примерно в то же время, что и мама.

– Постучишься? – спросила Бренда, указав на свой подбитый глаз.

– Конечно. – Вырвавшись из утренней духоты, я ступила на ступеньку крыльца.

По нему невозможно было представить, что тебя ждало внутри дома. На диване, обитом оранжевым велюром, громоздились коробки. В углу валялась пачка сложенных газет. Кучи временами становились выше, но никогда не уменьшались.

Постучав, я замерла в ожидании. Мы знали порядок. Повторный стук не побудил бы миссис Хансен ускорить шаг, но наверняка вывел бы из себя.

– Когда ты вернулась домой? – спросила я Бренду, решив скрасить ожидание пустой болтовней.

– Не слишком поздно. – Несмотря на повышенную влажность, подруга скрестила руки на груди. И отвела взгляд. – Мы с Рикки заблудились в лесу, потом целовались… Что было дальше, я почти не помню. Но я хорошо помню, как мы вернулись к костру, а тебя и Анта там уже не было. Мы еще посидели немного. А затем мне захотелось писать. И я напоролась на этот чертов сук. Осознав, как сильно я наклюкалась, попросила Рикки отвезти меня домой. Видела бы ты, как он разозлился. Ему ужасно этого не хотелось, но все же он меня отвез. Я прошмыгнула в заднюю дверь. Отец еще не спал. Я наткнулась на него в коридоре. – Лицо Бренды скривилось. – Хизер, я ему соврала.

Родители Бренды, Рой и Шерил, любили своих детей, но держали их в ежовых рукавицах. Рой был спортивным директором в Университете Святого Иоанна, а Шерил устроилась на неполный рабочий день в медико-санитарную часть при колледже после перехода дочери в старшую школу. Они оба души не чаяли в Бренде. И я даже завидовала бы ей, не будь она моей лучшей подругой.

– Что ты сказала папе?

– Я сообщила ему, что протусила на ярмарке всю ночь, с тобой и Морин. А когда он увидел мой синяк, я сказала, что мне его поставила карусель. Отец сделал вид, будто поверил. Но от меня так разило, Хизер! Он не мог не догадаться, что я напилась.

Вид у Бренды стал совсем несчастным.

– Если он смирился с Джерри и Карлом, он поймет и маленькую Бренду, – подбодрила ее я.

На губах подруги заиграла благодарная улыбка.

– Надеюсь. Как бы там ни было, ему не придется наставлять меня на путь истинный по поводу Рикки. Это ошибка, которую я не намерена повторять. Этой ночью…

Дверь рывком распахнулась, и в проеме застыла хмурая миссис Хансен – в платке на голове и в очках «кошачий глаз» на переносице. Недавно я встретила ее без очков и еле узнала. Очки придавали форму и цвет ее одутловатому лицу кремового оттенка. Красивый шелковый восточный халат зеленого цвета был небрежно затянут пояском. От женщины исходил резкий запах – макулатуры с цветочным душком. Но я была к нему готова.

– Доброе утро, миссис Хансен. Вы не могли бы позвать Морин? Нам нужно репетировать.

Миссис Хансен посторонилась, пропуская нас в дом.

– Она еще спит. Можете пойти и разбудить ее.

Я вспомнила, как папа разговаривал с женщиной на барбекю у соседей (когда она еще заливисто смеялась, закидывая голову назад, и тесно общалась с мамой). Папа рассуждал о Пэнтауне, о нашей прекрасной общине и сетовал на то, что люди за пределами Сент-Клауда полагали, будто своим обозначением на карте он обязан только провалившемуся проекту Пэндольфо да тюрьме на окраине города. Миссис Хансен тогда пробормотала: «Провал и тюрьма? Да так и есть». А ее пальцы с такой силой впились в стакан с пуншем, что он пролился через край, покрыв ее руку красной липкой пленкой.