– Нет.

– Поверь, мне быстро найдут замену, – озвучиваю свой главный страх.

Наверняка в моих глазах сквозит отчаяние, потому что Адриан вдруг становится задумчивым.

– Не понимаю твоих переживаний. В Греции каждая девочка всю юность готовится к тому, что станет женой. Ты красива, Вера, – делает многозначительную паузу, и я невольно улыбаюсь его умению воспроизводить неожиданные комплименты. – Уверен, что ты могла бы найти занятия поинтереснее плясок на холоде с микрофоном.

– Уж не варить ли борщи? – усмехаюсь.

Вместо ответа Адриан поднимается со стула и относит тарелку с кружкой в мойку. Сканирую взглядом узкую поясницу. Горячий кофе, по всей видимости, проваливается сразу в низ живота, потому что там отчаянно теплеет.

– Моя мама ни дня в своей жизни не работала, – оперевшись на край стола, произносит Адриан. – И счастлива.

– Ты сам такой умный? Или она тебе лично сказала?

– Это так и есть.

Проталкиваю пальцы в только что высушенные феном волосы и взбиваю их у корней.

– Женщина должна заниматься своей самореализацией, Адриан. Хотя бы для того, чтобы быть независимой. В противном случае, придется все время выпрашивать деньги… даже на шампунь.

– Хм... – он непонимающе обводит взглядом мои волосы. – Тебе нужен шампунь?

– Да нет, – смеюсь тихо. – Ты меня не понимаешь.

Вздыхаю.

Адриан подступает ближе и приглаживает прядь волос, которую я только что так активно взбивала. Склоняется, затягиваясь воздухом. Смещает ладонь мне на спину и проезжается вдоль позвоночника.

Резко отстраняется.

– Я уехал до вечера. Приготовь борщ и будь хорошей девочкой.

Ошарашенно разворачиваюсь, успевая заметить лишь удаляющийся с кухни затылок. Пытаюсь понять, что произошло.

Он снова лапал меня, а я молчала, как будто язык отрезали.

Бесит.

Кровь вскипает, лицо горит пламенем. Бесит, что его прикосновения, даже абсолютно лишённые сексуального подтекста, вызывают в моей душе такую разрушительную бурю.

Пожар.

Не испытывать к Адриану Макрису ровным счетом ни-че-го – это то, что я старательно, каллиграфическим почерком выводила бы в письмах Деду Морозу и Санта-Клаусу, вместе взятым.

Конечно, если б была настолько глупой, чтобы верить в эту новогоднюю чехарду…

Глава 12. Вера.

– Что опять с настроением? – спрашивает Адриан, нехотя отрывая взгляд от дороги.

– Прости, улыбаться через силу буду только при зрителях, – отвечаю сквозь зубы.

Уровень моей злости скоро достигнет апогея и тогда… я перестану быть примерной содержанкой. Вылью своё негодование прямиком в его самодовольное лицо.

Клянусь, так и случится.

С силой сдавливаю ремень кожаной сумки.

Адриан на полном серьёзе не выпускает меня из своего дома.

Вообще!

Ни в магазин, ни в квартиру. Даже слышать об этом не хочет.

Макрис просто псих… в стадии обострения. Он должен подружиться с моим Олегом, потому что только психиатр в силах ему помочь.

– Веди себя, естественно. Не нервничай, – приказывает Адриан. – И не груби мне при посторонних, Вера.

Фыркаю, закатывая глаза. Будет трудно, конечно.

Изображать из себя влюблённую в него дурочку? Вот чего мне не хватало для полного счастья. После отпуска, конечно…

– Я серьёзно, – продолжает Адриан нотацию. – Камиль Рустамович – мужчина, придерживающийся восточных традиций. Он просто не поверит, что я могу жить с женщиной, которая выливает на меня борщ за невинную шутку.

– Невинную шутку? – округляю глаза, тяжело дыша. – Ты сказал, что мой борщ чуть-чуть вкуснее того, что пробовал в придорожном кафе. А я возилась с ним полдня! Ты знаешь, сколько стоит час журналиста Веры Стояновой?!

Впиваюсь глазами в его лицо.

– Я сказал правду, – улыбается Адриан добродушно, чем неимоверно бесит. – Если правда тебе не нравится, Вера, она от этого не становится ложью. Прости.

Отпускает руль на секунду, чтобы развести руки в стороны, изобразив недоумение.

– Ой, – морщусь. – Ты просто не знаешь, что такое такт.

– Если называть тактом умение льстить и говорить неправду, то ты права. Я не знаю что это.

– Рад, что ты повеселилась, – ворчит он, снова переводя взгляд на меня.

Замираю на мгновение, чтобы вспомнить выражение его обычно невозмутимого лица, когда я опрокинула на него тарелку. Слава богу, суп в ней к тому времени уже остыл, но белая футболка в одну секунду превратилась в розовое месиво.