Ученик: Так не болело раньше, как сейчас.

Учитель: Да ну, глупость. Ну, ну не надо. Естественно, вам же не пятнадцать, а двадцать пять. В пятнадцать-то больно, а в двадцать пять ещё больнее. Естественно. Поэтому говорить о том, что «ну так же не болело». А вы и не работали так, поэтому и не болело.

Ученик: Моральный фактор у нас у всех не очень, поэтому и стараешься особо не распространяться о своих состояниях.

Учитель: Ну так и что делать? Закрываться или что? Да, моральный фактор у нас не очень, а что вы сделали для того, чтоб он был очень? Или хотя бы как-то менялся. Ничего. А, наоборот, ещё усугубляли, утверждая, что что-то делаем, ничего не делая, глотая этот обман, который, естественно, разъедает наше сознание и губит дальше. Мы спокойно, в силу того что в обществе это нормально, мы спокойно это делали.

Как нам жить дальше? Чего будем делать?

Ученик: Теперь всё заново начинать.

Учитель: Всё заново начинать. Вот мы видим, как люди начинают заново-то. Они думают, что скорей всего я не приеду, поэтому вместо того, раз я не приеду, есть возможность обсудить те вопросы внутренние, которые нам мешают двигаться, и выработать что-то. Нет. Ничего подобного. Голова так не работает. А всё это относится к нашему моральному фактору в том числе. Если мы включаемся что-то делать, подразумевается, что мы это делаем, а не просто манкируем этим. Подразумевается, что мы включаемся в это по-настоящему. Или даже, если кто-то ломается на пути, не хватает сил, не хватает моральных сил, не хватает моральных сил. Многих же ведь нет сейчас. Я не буквально сегодня, а вообще. Нет почему? По простой причине. Некоторые, да как вот, Татьяна была. Да, она пришла с целью замуж выйти. Вышла замуж за этого химика нашего. Всё, успокоилась. Где она Татьяна-то? Нет Татьяны.

Учитель: Да, где у нас Храм Смерти-то? Вот Элина сидит. Где? Десять лет ничего нет.

Ученик: Вы сказали, что он уже родился.

Учитель: Вы меня внимательно слушаете, что я говорю? Внимательно слушаете? Десять лет ничего нет. Я недавно пояснял что? «Ой, я боюсь!» А если честно: «Да и по хрену он нужен, Храм Смерти этот». Особенно в то время? Им главное, чтобы было дома спокойно и благополучно. И всё. Так и все в общем-то. Поэтому какая работа может быть? Да никакой. Когда работа, ты полностью подключаешься и полностью работаешь. А так нет.

Кто хочет в Сибирь ехать работать? Никто. Никто. Кто хочет поддержать в Иркутске наш центр? Никто. Вот и всё. Вот и всё. Сидим.

А просто мы привыкли в нашем обществе: сказал одно, сделал совершенно иное, подумал третье. Вот так и живём. Так и живём. Конечно, всё рассчитано на то, что, действительно, работать надо, то есть пришёл и отдаёшься делу по-настоящему, полностью включаясь, а не так, не в игрушки играя. Но если играем в игрушки, то хотя бы честно. А не получается честно играть в игрушки, не получается.

И самое интересное, что никуда всё не исчезает, всё останется с вами, всё, что вы делаете или не делаете, или о чём думаете – всё остаётся с вами. Всё это ваше. Всё это формирует вас. Ладно бы где-то, если мы чего-то намазали тут не так, стену закрасили быстро – и не видно. Взяли покрасили хорошо – и ровная стена, всё нормально. А никуда же не уберёшь. Это с нами до тех пор, пока мы когда-нибудь это не исправим, в этом ли воплощении или в следующем, оно так и будет нас связывать, будет нас опускать вниз. Оно так работает просто. Хочу я этого не хочу – оно работает так. Скажем, если сказал, что «да, я вот решил поступить в институт». А потом загулял, ещё что-то. Ну тебя выгнали. И осталось это с тобой. Никуда не убежишь. Это с тобой внутри, как состояние то, что ты не справился. Вот кто-то мне говорил: «А я троечницей была, поэтому я боялась всякой работы такой, какая даёт специализацию». Боялась. «А я троечницей была» – всё, это сидит в сознании, никуда не уберёшь. Оно сидит. И то, что мы взялись что-то делать, и делали так, как делали – ну оно с нами в сознании и сидит. Вот сколько делали, вот столько оно вот и помнит. Так уж мир устроен. Такие его особенности. Мы, такие специалисты, должны знать об этих фундаментальных законах. Мысль материальна. Нет, ну ничего не сделаешь с этим. Ну ничего не сделаешь.

Мы говорили, если даже идти к теме о медитации, что надо сначала осваивать состояние благодарности. Обязательно. Иначе, иначе будет не то, что надо. Будет не то, что надо.

Ну так же, как вот, просто к примеру этих скидок, который я привёл сначала. Поскольку состояние недоверия ничему, поэтому, когда Мия приходит там радостная, говорит о том, что там скидки на итальянскую обувь или на что-нибудь ещё, вы: «Сейчас, ага! Итальянская, жди! Где-нибудь в Подольске шьют». Вот. Потому что накладывается информация на состояние недоверия заведомо. Даже если они действительно итальянские, а стоит недоверие, будем искать, что скорее всего в Подольске шьют или ещё где-то. Если бы было иное состояние сознания: «О! Как здорово, Мия, пойдём вместе посмотрим, может, что-нибудь интересное ещё есть».

Ученик: Ну куда от этого горького опыта денешься?

Учитель: Формировать, изменять его надо. Никуда не денешься. Его надо просто, я же говорю, формировать состояние благодарности. Это не просто. Потребуется много лет хорошей работы для того, чтобы заложить иную базу. Так само собой ничего не будет. Просто надо действительно закладывать. А когда мы спустя двадцать лет еле-еле радуемся, что мы четырнадцать дней попробовали вставать в положенное время – совершенно несопоставимые вещи. Совершенно несопоставимые фантазии. Оно, конечно, можно сказать, «ну хорошо, что хоть что-то, хорошо, хоть и клиника, но чуть-чуть разговаривать начали». И то хорошо, конечно. Но это было бы хорошо, если бы это было на первом году обучения. Это было бы – да, хорошо. Так, что решились, взялись, сложно, попробовали, начали делать, ну хорошо.

А потом вы хотите, чтобы результат был быстрый. Прям сразу – раз, хоп. И всё. Любую вещь надо, да… чтобы пианистом стать, надо учиться лет десять, а потом всю жизнь работать. Потом всю жизнь работать. Это Рутта сказала о Храме Тела и решила заняться сердечком, и там формировать своё: и дышать, и бегать, и ещё что-то. Потом побегала немножко и решила, что хватит. Сильвия говорит: «А чего ты остановилась?» «Ну как? Ну всё». «Как всё? Надо же всё время работать». «Действительно что ли? А я думала, немножко побегала – и всё, и хватит уже». Вот уровень наш вот такой. Нам кажется, что вот немножко побегала, и всё. Да чтобы пальцы у пианиста бегали, он должен всё время, всё время. Рахманинов носил рояль с собой маленький детский, возил всегда с собой, чтобы в поезде тоже пальцами работать. Одну рука ставит и работает. Иначе работать не будет ничего. Не поработаешь неделю – всё, пальцы уже не те, не так двигаются, всё. Всё уже. Так и все остальные формы. Танцор в танце, ну извините, он, если он будет есть, как все остальные, он ничего не сможет делать. Всё. Он обязан этой специализации, он обязан. Так же, как и в науке. Научный работник, мне знакома хорошо эта тема, он в каморке своей сидит и работает сам, никто над ним с палкой не стоит. Это его интерес. И получает за это немного. Получает мизер какой-нибудь. Но ему это интересно. И он делает и работает ночами. Да, можно, конечно, обвинить его в эгоизме, если он женат, не дай Бог, или жена, не дай Бог, «да что ты, всё он в свою науку, хоть бы с детьми погулять сходил. А то толку от того, что ты там формулы какие-то свои пишешь, денег как не было, так и нет». И так далее.