Русская мера: vers libre
вернуться

Лукин Евгений Юрьевич
Шрифт:
Летел воробушек, На далекий остров, Где была пещера памяти, И цвел вечный кипарис. Летел над городком Кофейных мельниц, Ледяных кувшинов И библейских стихов. Трепетал крылышками Над ратушной площадью, Где кружились пичужки Мелкими чаинками. Выходили из ратуши Иосиф да Марья: – Милости просим К нам на чаепитие. – Разве так приглашают? — Обижался воробушек. – Просим не на чаепитие, Просим на тайную вечерю. – Почему так? – удивлялись Иосиф да Марья. – Потому что жизнь кончилась, Началось житие. Летел дальше воробушек, Трепетал крылышками Над лютеранской кирхой, Над лазоревым крестом. Выходили из кирхи Иосиф да Марья: – Милости просим К нам на отпевание. – Разве так приглашают? — Обижался воробушек. – Просим не на отпевание, Просим на воскресение. – Почему так? – удивлялись Иосиф да Марья. – Потому что время кончилось, Началась вечность. Подлетал воробушек К далекому острову, Где была пещера памяти И цвел вечный кипарис. Выходили из пещеры Иосиф да Марья, Поднимали головы К синим небесам. – Что за птичка порхает там? Что за сизокрылая пташка? – Мандельштам, Мандельштам, Мандельштамушка.

2022

Тайна луны Сёдергран

Всю жизнь Эдит Сёдергран прожила на Карельском перешейке в поселке Райвола, что теперь именуется Рощино. Здесь, на берегу Длинного озера, стоит ее мраморный обелиск, на котором высечена эпитафия на шведском языке: «Посмотри: вот берег вечности, мимо несется поток, а рядом смерть наигрывает в кустах одну и ту же старинную музычку».

Когда-то здесь посреди сада возвышался ее дом, а в саду была скамейка, на которой она любила сидеть и читать Ницше – «Так говорил Заратустра». Рядом нежился любимый кот Тотти, что теперь, отлитый в бронзе, стережет обелиск. Но наступал вечер, над озером сгущались сумерки, и яркая луна осеняла неведомые тайны ее души. Она начинала шептать стихи, напоминавшие заклинания северной колдуньи.

Ведает луна: сегодня ночью здесь прольется кровь. Через озеро медной дорожкой прозмеится тайная явь: В прибрежном ольховнике опочиют мертвецы. Яркий лунный свет осенит неведомый берег. Ветер зазвенит среди сосен словно побудка: Как чудесна земля в такой сокровенный миг! Так в ночном саду говорила Эдит Сёдергран.

2021

Съежившееся время

Под крыльцом моей писательской дачи в Комарове поселился еж. Он выходил на охоту только ночью, а днем отсыпался в своей норке. Я тогда занимался стихами и сказками норвежского поэта Арне Русте, и мне показалось, что еж очень похож на добродушного эльфа, который все время живет под землей, стережет свои несметные сокровища, а когда вылезает на поверхность, залитую солнечными лучами, то мгновенно обращается в камень или бугорок. Наверное, таким же образом и ясное летнее время превращается в вечность.

1. Еж

От природы не доверяя всему что передвигается быстрее — доверяя лишь собственной шкуре — он прикидывается мертвым клубком где бы это ни случилось превращаясь в обычную кочку и считает до двух Недоверчивый – по понятным причинам но в глубине души легковерный без труда поддающийся уговорам особенно с помощью угощения, поглаживания вдоль спинки – колючки смягчаются как нрав женщины в норковой шубке — и ласкового касания рукой под розовым пухленьким брюшком когда бережно прижимаешь его к щеке к своему голосу, исполненному нежности — и вдыхаешь прелый запах темноты где он спал беспечным зимним сном бок о бок со своим лакомством — дождевым червем, оставленным на черный день — вдыхаешь запах материнского молока и живых клубочков, дожидающихся в норке далеко-далеко — вдыхаешь запах минувшего и ростков будущего лета, горький дух желудей, пряный запах смородинного сухостоя сладкий аромат перегнойной закваски и забродившей картофельной ботвы; благородное благоухание мицелия, сосновых иголок и папоротника, смешанное с сухим благовонием минералов, рассыпавшегося в прах железа, обманки, «кошачьего серебра»… Живой еж — самый верный признак того что все же что-то в порядке там где ты пребываешь О, съежившееся время — раннее лето, середина лета, позднее лето – мелькнувшее на укромных тропках, в заросших канавах, прошуршавшее пугливыми ножками вдоль живых изгородей чтобы полакомиться с твоей руки

2. Утконос

(Ornithorhynchus anatinus Paradixus)

Он счастлив – быть черновиком существовать наброском выдры, бобра, орла пингвина Откладывать яйца в песок как допотопный ящер Малыши размером с улитку, пробив скорлупу слепые к опасностям грозного мира находят безошибочный путь к материнским сосцам Все-таки странная жизнь, нелегкий труд – существовать как предварительный проект Стать почти всем, что воплотилось в других, оставшись тем, что было ими отринуто когда другие, приноровившись к жизни заняли соответствующие местечки каждый – свое Быть первоначальным эскизом для древнего дремучего болота, ранним наброском, – устаревшим как только твердь земная раскололась и двинулись материки по сторонам — забытым в тихой заводи, в трясине где все когда-то появилось но так и осталось втуне… Боязливый, потому что уязвимый но вполне довольный собою он счастлив – быть черновиком который почти забыли но не выбросили утконос. набросок Он счастлив – быть черновиком существовать наброском выдры бобра, орла, пингвина Стать почти всем, что воплотилось в других, оставшись тем, что было ими отринуто Черновиком, который забросили, но так и не выбросили

2012

Сербские мотивы

1. Хождение на Фрушскую гору

Моим проводником по Воеводскому краю был сербский поэт и переводчик Александр Шево. Вместе с ним я восходил на Фрушскую гору, где вознеслись к небесам неисчислимые кресты старинных монастырей. Из-за этого воеводскую возвышенность иногда величают Северным Афоном. Здесь, в одной из церквей, хранятся мощи святого воина Феодора Тирона, который отказался почитать римских идолов и 17 февраля 306 года был сожжен на костре в византийском городе Амасии. Об этом христианском мученике я написал поэму «Костер Амасийский», и вот теперь шел поклониться его нетленным мощам.

Его мать была русской. Его отец был сербом. Ему пришлось стать толмачом — Переводить между матерью и отцом. Мы восходили с ним На святую Фрушскую гору. Мы бродили с ним От монастыря к монастырю. По дороге он учил меня Читать сербские книги: Как написано – так и читай, Как задумано – так и говори. В одной обители нам посчастливилось Побывать на крещении младенца. В другой обители мы полюбовались Торжественным обрядом венчания. «Боюсь, что в третьей обители Мы окажемся на отпевании», — Мрачно пошутил он, Переводя дыхание. И тогда мы пошли в вертоград, Что раскинулся между церквями, Лакомиться голубым виноградом, Собирать ореховую опадь. «Опавший орех подобен слову, — Толковал мой переводчик, — Его надо нащупывать подошвой, Как нужное слово – языком». Возвращались мы с Фрушской горы Поздним осенним вечером. В моей переметной суме Позвякивал грецкий словарь. «Славный выдался денек, — Подумалось на прощанье, — Я научился читать по-сербски И переводить с грецкого».