С учётом того, что в Новгород, кроме расквартированных в городе выборжцев, уже передислоцированы Ростовский, Московский и Сибирский пехотные полки, Гатчинские кирасиры, эскадрон лейб-гусар и солянка из различных частей, до которых удалось дотянуться, то мы уже сравнялись со шведами по численности. Ещё надо учитывать Лифляндский, Юрьевский и два егерских полка, заявивших позиции на границе с Эстляндией. При этом обе наши армии постоянно пополняются новыми частями. По словам генерала Репнина, назначенного командующим, выбить шведа с русских земель — вопрос времени. Николай Васильевич предлагает немного подождать, чтобы противник хорошенько оголодал. Пока же нам необходимо возвращать столицу, чем войска займутся уже завтра. А вот с корпусом, осадившим Сестрорецк, будет сложнее. В лучшем случае он уйдёт, а в худшем мы увязнем на год, так как снабжение через Финляндию вполне возможно зимой. Затем своё дело скажет вражеский флот, который позволит командованию неприятеля угрожать нам высадкой десанта в тыл.

Но пока я решил довериться генералам и действовать поступательно. Сначала атакуем мятежников, а затем принимаемся за шведов. Если Густав, являющийся племянником Фридриха и кузеном покойной Екатерины, думает, что я прощу нападение, то швед сильно заблуждается. Таких родственничков надо уничтожать в первую очередь.

— В каземат его, к остальным предателям, — киваю на размазывающего сопли Нарышкина, — Скажи секретарю, чтобы взяли показания как положено.

Попытавшегося чего-то верещать шута выволокли из кабинета, а я погрузился в невесёлые мысли. Как такое вообще могло произойти? Именно об этом я думал всю дорогу до Великого Новгорода, впадая в тоску по мере получения новостей. Что сделано не так? Ведь правительство разработало целый прожект помощи дворянам, дабы они могли преодолеть период, связанный с переходом на новые формы хозяйствования и поэтапной отмены крепостного права. Я не сумасшедший, чтобы ссориться с образованной частью подданных. Других пока нет, и даже при изменившихся раскладах именно благородное сословие получает первоочередное право на занятие должностей в гражданских ведомствах и армии. Понятно, что мелкие и средние поместья будут разоряться, если не перейдут на другие культуры. Да и крупным землевладельцам северной части страны с каждым годом будет труднее соревноваться с южанами. Поэтому мы всячески пытались облегчить жизнь людям.

Только немалая часть публики вцепилась в привилегии, будто клещи, не осознавая, что времена изменились. И государство им ничего не должно. Но у землевладельцев своё мнение. Необходимость возврата набранных долгов под залог поместий, которые вполне резонно конфискуются, воспринимаются как захват. Сколько раз я проклинал Петра с Екатериной и старую шлюху Елизавету, создавших такую ситуацию, буквально развратив служивое сословие. О чём они вообще думали? Да и все эти перевороты. Неужели нельзя было потихоньку расправиться с бунтовщиками, вместо того чтобы осыпать их подарками, становясь заложницей аристократии? Это я сейчас про Катьку, боявшуюся потерять трон, на который не имела прав, и загнавшую ситуацию в тупик. Ведь после смерти Павла части её же соратников потребовалось год, чтобы организовать новый заговор.

Не сказать, что я особо хитёр или изворотлив. Наоборот, краеугольным камнем моей политики является честность. Дворянству и иным сословиям объясняли подоплёку указов с мотивами правительства. Надо признать, что русское общество в данном аспекте наиболее открытое. Это не значит, что у нас творится хаос, как раз наоборот, закон для меня превыше всего. Но обсуждение наиболее важных решений властей стало доброй традицией. В газетах и в Экономическом вестнике постоянно печатаются статьи известных деятелей. Да и земства участвуют в управлении государством, влияя на решения губернаторов. Понятно, что всё проходит под строгим надзором жандармерии и канцелярии. Только подобного нет ни в одной европейской стране. И это гораздо лучше, нежели тайные сборища, где народ изъявляет своё недовольство. Сейчас всем несогласным предоставлена трибуна. Что повлияло на изменение некоторых решений правительства.

Может, надо было изначально скрутить всех в бараний рог, заткнув рот, и в лучших традициях Петра Великого гнуть свою линию? А особо недовольных начинать уничтожать без всякой жалости при первом подозрении? Ведь первый русский император не стеснялся в методах, начав с расправы над стрельцами и собственной сестрой. Крови тогда пролилось немало, в том числе были казнены вполне себе высокородные соратники Софьи. Остальные быстро приняли правила игры, засунув своё мнение куда подальше. Я же столкнулся с обществом, пропитанным идеями преторианства, если можно так выразиться. По крайней мере, высший свет привык давить на монархов и свергать их по своему усмотрению. И даже здесь мне не хотелось доводить дело до лишних жертв, наказывая исключительно зарвавшихся вельмож, предателей или откровенных казнокрадов.

При этом самые высокие должности всё равно занимали аристократы, несмотря на экзаменационную систему. Просто на многих, вроде губернаторов Голицына, Измайлова и Салтыкова, нововведение не распространялось. Тогда я проявил слабость, решив договориться со старыми родами и дождаться естественной смены, которая росла под моим присмотром. Теперь приходится расплачиваться за доброту.

Но русской крови пролилось уже достаточно. Я даже решил, что не будут казнить всех виновных в мятеже, приговорив только главарей. Думаю дать аристократии последний шанс. Ведь это всё равно опора трона. Взять хотя бы армию, где верховодят именно представители знати. Ссориться с генералами тоже нельзя, ведь среди мятежников хватает их родственников. Это ещё хорошо, что заговорщики замарали себя связями с внешним врагом. Здесь я в своём праве карать и миловать. В общем, пока окончательное решение не принято.

— Заходи! Чего ты мнёшься? — удивлённо произношу приоткрывшему дверь Пафнутию.

Камергер, обычно пышущий здоровьем, почему-то бледен и явно находится в крайнем расстройстве чувств. Не подозревая какой-то каверзы, беру из дрожащих рук конверт, подписанный Николаем Столыпиным, командующим жандармскими частями. Ломаю печать и быстро пробегаю взглядом по короткому тексту. Сначала ничего не понимаю, читаю прыгающие строки ещё раз, и из меня будто выпускают воздух.

Письмо летит на пол, а я съёживаюсь в кресле. У меня больше нет никаких желаний, а просто хочется забыться или проснуться, посчитав происходящее вокруг страшным сном.

Сынок, как же так?

[1] Лев Александрович Нарышкин (1733 — 1799) — обер-шталмейстер из рода Нарышкиных, знаменитый придворный балагур и повеса времён Петра III и Екатерины II. Нарышкин был необыкновенно популярен в петербургском обществе и считался, пожалуй, самой яркой звездой среди придворных Екатерины, внося в их круг веселость и оживление и являясь, по сути, главным шутом двора. Его веселый, добродушный характер, общительность и остроумие снискали ему расположение Петра III, обычно подозрительно относившегося к придворным своей супруги. Екатерина II, будучи очень невысокого мнения о дарованиях и нравственных качествах Нарышкина и называя его то «прирождённым арлекином», то «слабой головой, бесхарактерным» или, наконец, «человеком незначительным», тем не менее, очень ценила его общительный характер и умение развлекать общество.