В это время и пришло сообщение, оно было коротким: «Жду на Главпочтамте, сего дня». И дата. Кто это такой шутник, да еще столь терпеливый, удивился Фомин и вдруг догадался: кто-то из Ассоциации. Только этого не хватало!

— Извините… — Он вышел из кабинета.

— Мне надо уйти, — сказал он поспешившей за ним Ирине. — Заканчивай без меня.

— Да ты что? Они меня съедят!

— Не съедят, если будешь твердо придерживаться нашей позиции, а комиссионные обговаривать до подписания договора, а не во время продажи.

Это было болезнью многих маклеров — агентов по недвижимости: снимать маржу и с покупателя, и с продавца, делая вид, что они работают в интересах только одного из них, и когда во время оформления сделки у нотариуса или в департаменте открывалась истинная картина, случались дикие скандалы, вплоть до расторжения договора, не говоря уже о мордобитии. К Ирине это относилось в меньшей степени, но она стеснялась обговаривать комиссионные до самого последнего момента, момента продажи, из-за чего происходили самые неприятные недоразумения, финансовые. Получив деньги или документы, клиент становился совершенно глух к любым разумным доводам.

Ирина надула губки:

— Что-то срочное?

— Да.

— Что сказать, если позвонят?

— Что буду… позже.

— У тебя все в порядке? — встревожилась она.

— Конечно!.. Как освобожусь, позвоню!

«Вот только когда я освобожусь? Все зависит от того, кто на меня вышел и с чем…»

— Меня нет и не будет! — крикнул он на ходу всем присутствующим в конторе и выскочил на улицу.

Заехав домой, Фомин отключил телефон, потом закрыл и зашторил все окна. Покружившись по комнатам, он плюхнулся в кресло и задумался. В последнее время он ощущал нечто похожее на чьи-то настойчивые попытки выйти с ним на контакт, но относил это на остаточные симптомы сотрясения от перехода в плотное и плоское пространство. Теперь он боялся, что это подтвердится.

Он не сразу смог успокоиться и сосредоточиться, чтобы настроится на сообщение. Затем, словно сквозняк по позвоночнику, и возникло спокойное, чуть аскетичное лицо: то ли боец, то ли мудрец. Фомин вздохнул: худшие опасения сбылись — Ассоциация! — хотя у него была надежда, что все ему только показалось, и кто-то просто пошутил. Нет, здесь шутками и не пахло, хотя и очень странно.

— На каком ты телефоне? — спросило лицо.

— Да, сейчас! Так я тебе и сказал! Живу трудно, но счастливо! — огрызнулся Фомин.

— Надо встретиться, счастливец, причем срочно! Позвони 7777777. Меня сейчас зовут Таня или Игорь — кого выбираешь?

— Вот и живите дружно! С меня хватит! Я выбираю хеннесси!..

Доктор уже успел подобрать легенду, причем двойную и разнополую, прекрасное прикрытие.

После того как Фомин был выслан сюда, на Спираль, за свою самодеятельность и несанкционированные выходы за Последнюю Черту, это был первый контакт с Ассоциацией. Ассоциация, конечно, могла прислать кого угодно, но то, что она прислала Мистера Безупречность было слишком даже для Фомина. Док… Неужели дело так серьезно, что понадобилось присылать стратегический бомбардировщик? Зачем?.. Отлучение у него бессрочное, то есть до особого распоряжения. Да и прислать они должны были какого-нибудь скучного и сонного курьера из Отдела Контроля с официальными полномочиями. Что-то здесь не так, не связывается!.. Ну и он связываться не будет, сколько возможно…

Он попытался просчитать ситуацию, сделать экспресс-анализ. Неужели все-таки они отследили его остальные выходы к Говорящему Что-то?.. Если системы контроля сумели отфильтровать его выходы от обычных трансформаций быстрых реальностей и нашелся оператор, который этим заинтересовался, тогда ему крышка. Ссылка превратится из бессрочной в вечную и не здесь, а где-нибудь в двухмерных инфраслоях Вселенной.

Он представил себя плоскостью. Потом такой же плоскостью — Ирину. Да, контакт, во всяком случае, будет полный… Да нет! Кто станет проверять мельчайшие волновые отклонения, так похожие на естественные?.. Только тот, кто знает, что он ищет. А про его выходы, кроме тех, в которых он признался, не знает никто. Но все равно было неспокойно. Доктор-то знает! Во всяком случае, об одном из них, когда их тряхануло. Сбежать бы, да некуда! Да и невозможно сбежать от них, при закрытом выходе отсюда — найдут моментально, все системы загудят.

Как бы это ни показалось странным его судьям в Отделе Контроля, но Фомин не чувствовал себя ущемленным ссылкой, и не стремился во что бы то ни стало вернуться в метрополию, как стремились все ссыльные. Поначалу в нем еще говорила обида: что он такого сделал? — но потом он стал даже находить особое удовлетворение от пребывания на этом искажении, бывшем, кстати, его родиной. «Моя Родина — искажение, что же я тогда? — иногда смеялся он. — Скаженный?» Многие, действительно, считали его таким. Высылка — результат этого…

Хаотичная, тяжелая и запутанная здешняя атмосфера стала для него притягательной, как не была до времени первого ухода отсюда. Он испытывал даже особое удовольствие, запутывая и так запутанные причинные связи и переплетения, гадая, каким причудливым способом все это отзовется на нем: оборвется, лопнет или стянет ему шею смертельным узлом?.. От причины до следствия здесь было так близко, а наказания за ошибки так неминуемо показательны и беспощадны, что он забавлялся во всех земных грехах, проверяя действия законов Спирали на самом себе. Иммунитет Ассоциации помогал ему пережить то, что неминуемо вогнало бы в гроб любого другого человека. Так что бежать он никуда не хотел и не хотел возвращаться в метрополию, он хотел одного, чтобы его оставили в покое. Он вошел во вкус на этом искажении — «сказивси», как говорила его бабушка, правда, имея в виду совсем другое.