– Значит, покойника раздел?
– спросил Вышеславцев, нахмурив густые брови.

– Паразита, - помолчав, поправил Федя.
– И не раздел, а свое взял.

– О покойниках плохо не говорят.
– Вышеславцев, чтобы скрыть улыбку, отошел к окну.

– На поминках, - сказал Федя.
– А этому ироду ни креста, ни поминок воронье склюет.
– Он глянул на иконку, перекрестился, внимательно посмотрел па Настю, которая накрывала на стол, и незаметно выскользнул за дверь.

– Садитесь, - сказала Настя.
– У меня все готово.

Вышеславцев сел к столу, пригласил Дольникова.

– За встречу, Михаил Романович!

– За встречу, - повторил Дольников.

Они выпили. И Вышеславцев, сразу как-то погрустнев, сказал:

– Не так я, правда, представлял нашу встречу...

И вдруг вспомнил все, вспомнил отчетливо, как будто это было не шесть лет назад, а только вчера, вспомнил, как рыли по ночам вместе с поручиком и лейтенантом французской армии Ломбаром подземный ход, как темной осенней ночью бежали и как пятьсот километров топали до голландской границы.

У них были компас и карта, шли они безошибочно, оставляя позади двадцать - двадцать пять километров тяжелого ночного пути, а днем прятались в оврагах, варили в котелке картофель, свеклу, иногда капусту - все, что могли найти на уже убранных полях, и, насытившись, впадали в короткий нервный сон.

На двадцать восьмой день они вышли к границе - река, мост, часовой...

– Что будем делать?
– спросил Вышеславцев, осматриваясь и выбирая место для возможной переправы.

– Дождемся ночи, отойдем метров на двести влево и вплавь...
– высказал предположение Дольников.

– Я плавать не умею, - печально проговорил Ломбар.

Вышеславцев и Дольников озадаченно переглянулись.

– Негоже бросать французика, - сказал по-русски Вышеславцев.
– Надо что-то придумать...

– Дождаться ночи, - повторил Дольников.

– А дальше?

Дольников вытащил из-за голенища сапога завернутый в тряпочку плоский немецкий штык...

– Не так я представлял нашу встречу, - тяжело вздохнув, повторил Вышеславцев.
– Оба мы с тобой были в немецком плену, бежали, вернулись в свой полк... Затем снова бежали... На этот раз на Дон, под знамена генерала Корнилова, спасителя всея Руси... И опять мне не повезло, опять в плен попал... И к кому? К человеку,

с которым вместе из немецкого плена удрал! Ну разве это не анекдот?

– Если и анекдот, то не смешной.
– Дольников положил себе на тарелку кусок свинины и нервно рассмеялся.
– А ведь могло быть и наоборот, могло?

Вышеславцев, который во время разговора продолжал искоса наблюдать за Настей, заметил, что она, бросив в корзину какой-то сверток и накинув на плечи платок,

направилась к двери.

– Ты куда?
– спросил он обеспокоенно.

– В баньку, Федю накормить, - смутилась Настя.
– Он ведь с утра ничего не ел.

Вышеславцев кивнул, посмотрел в окно, и взгляд его затуманился, ушел в собственные мысли.

– Хорошие у нас на Руси бабы, - проговорил он наконец с трогательной и непонятной нежностью в голосе.
– Возьми, к примеру, Настю...

– Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, - улыбнулся Дольников.

– Я серьезно.
– Вышеславцев сдвинул брови.
– Обыкновенная крестьянка, неграмотная, кроме своего села, ничего в жизни не видела, а интеллигентности, такта, милосердия не занимать.

– Уж не влюбились ли вы, Владимир Николаевич?
– продолжая улыбаться, спросил Дольников.

– Сейчас не до любви, - смутился Вышеславцев.
– На чем мы остановились?

– Что было бы, если бы все произошло наоборот; не вы ко мне попали бы в плен, а я к вам?

– Что было бы?
– Вышеславцев уперся двумя руками в столешницу, резко подался вперед.
– А вот что...Я бы приказал содрать с тебя штаны и хорошенько всыпать. За что? За то, что ты продал Россию. Не мундир, а Россию! Понятно?

– Я ее не продавал.

– Тогда объяснись.

Вопрос не застал Дольникова врасплох. Он бился над ним уже битый час, с того самого мгновения, когда в штаб ввели Федора Машкова и он признал в нем ординарца Вышеславцева. Признал и подумал: "Значит, и полковник здесь!" И его прошиб холодный пот. Что сказать? Чем объяснить свое повое качество командир Красной Армии? Врать он не сможет. Как можно врать человеку, с которым валялся на нарах, шел под пули,

делил в дороге последний сухарь? Сказать правду? Но ведь он дал слово... Ну и что? И Вышеславцев человек слова, и если он, Дольников, возьмет с него это слово, то можно быть уверенным, что их разговор дальше порога этой хаты не уплывет.