У тебя есть склонность изводить саму себя, —

внезапно прозвучал чей-то голос в голове, и тело моментально сковало, будто меня оплели тугими веревками. Я понятия не имела, кому он принадлежит, кто и когда говорил мне эти слова. Эту фразу мог запросто сказать любой знакомый со мной человек, поэтому она накрепко врезалась в память.

Хватит безвылазно сидеть дома и пытаться писать, лучше пройдись. Прогулки – лучшее средство, чтобы поднять настроение.

Следующая мысль буквально вытолкнула меня из-за рабочего стола. Мир за широким окном в гостиной был выкрашен сверху донизу серыми красками и медленно умирал. Желтые листья, не в силах противостоять жгучему ветру, падали на землю, а печальные голые ветки бессильно тянулись сухими пальцами в пустоту. Зима выдалась необычайно холодной.

Я не люблю зиму. Ночной воздух, в котором ощущается холодная влага, длинные ночи, утро, приходящее откуда-то издалека. Даже не считая этого, у меня было больше причин ненавидеть зиму, чем любить ее. Настроение бесконечно падало вслед за температурой воздуха, а проклятый холод не давал ни шагу ступить наружу. Поэтому с окончанием осени я пряталась в своей сумрачной пещере, как медведь, впадающий в зимнюю спячку.

Но сегодня захотелось немного пройтись из-за одной истории, которую я недавно прочитала в интернете, о том, что эскимосы, когда злятся, просто идут куда глаза глядят, пока злость не утихнет. Они идут и идут вперед, пока гнев бурлит внутри, и только полностью успокоившись, останавливаются и возвращаются по той же тропе. Поэтому дорогу назад называют «дорогой раскаяния и прощения», – именно эта часть истории и отозвалась в сердце. Я быстро натянула немногочисленную, имевшуюся у меня зимнюю одежду и вышла на улицу. Дверь позади тяжело захлопнулась.

В этот район я переехала недавно. Почти сразу после наступила зима, поэтому я даже не знала, что и где находится, и просто пошла куда глаза глядят. Засунув руки глубоко в карманы толстого пуховика и выдыхая изо рта бледный пар, я брела и брела, не выбирая направления.

Тело непроизвольно съежилось от неприветливого ветра, пронизывающего до костей. По пути я вдруг вспомнила день, когда получила лекарства в больнице и сразу выбросила их в ближайшую урну.

Ваш период скорби немного затянулся. Да, все верно. Когда кто-то умирает, мы грустим о его смерти. Но в вашем случае этот период слишком затянулся. К этому времени пора бы перестать скорбеть.

Слова, сказанные врачом в тот день, растеклись по голове липким вязким месивом. Расплатившись, я записалась на следующий прием и присела на диван, ожидая, пока выдадут таблетки. Время тянулось невыносимо медленно. Будто кто-то нарочно изменил всю концепцию времени. Прямые цифры на экране телефона и не думали двигаться вперед. В пустой приемной стояла мертвая тишина, а мое терпение висело на волоске. В этот момент дверь больницы, которая, казалось, никогда не откроется, распахнулась, и в приемную ворвался мужчина.

Тяжело дыша, он обогнул стойку регистрации, шумно втянул носом воздух и одним пинком открыл дверь в кабинет врача. Внутри никого не было. Последней пациенткой на сегодня была я. Закончив прием, он не стал дожидаться положенного времени и сразу отправился домой.

– Эй! Кто-нибудь! Здесь есть кто-нибудь? – смертельно побледнев, закричал мужчина в сторону кладовой, где медсестра собирала для меня лекарства.

Затем резко остановил свое беспокойное брожение по приемной и уставился на часы на запястье. Тик-так. Тик-так. Глаза его нервно забегали по сторонам, и мне показалось, что тревожное тиканье секундной стрелки явственно звучит даже в моих ушах. Мужчина осторожно погладил часы, словно прикасаясь к чему-то драгоценному. Похоже, эта привычка имелась у него давно, поскольку циферблат часов сверкал как новенький, а ремешок по сравнению с ним выглядел выцветшим и потрепанным.

– Эй, кто-нибудь! Выйдите сюда! Здесь человек умирает!

Здесь человек умирает.

Мужчина снова отчаянно закричал в сторону кладовой. Конечно, он выпалил эту фразу в порыве злости, но сердце в одно мгновение ухнуло вниз. В ушах зазвенело, а ровный гладкий пол приемной вдруг пошел волнами. Я зажмурилась и быстро опустила голову. Это был мой защитный механизм в преддверии панической атаки.

– Кто-нибудь… Пожалуйста…

Минутная стрелка на настенных часах сдвинулась вперед. Увидев, что прошла целая минута, мужчина, вздрогнув, перестал кричать и с силой закусил губу. Мы оба находились в одной комнате, но были разделены невидимой стеной, словно существовали в совершенно разных пространствах. В той приемной, где мужчина яростно сжимал зубы, стояла ужасающая гробовая тишина.

– Госпожа Ким Чживон, ваши лекарства.

Сколько же прошло времени к тому моменту? Измученный мужчина уже без сил опустился на пол перед стойкой регистрации, когда вышла медсестра и позвала меня по имени. Я с опаской обошла сидящего с отсутствующим видом посетителя, забрала лекарства и поспешно выскочила из больницы.

Пакетик с таблетками громко шуршал в руке, пока я спускалась по лестнице. Сама консультация не продлилась и пяти минут, но остальное отняло слишком много времени. Мне никогда не было так жаль потраченных минут, как в тот момент, когда я выходила из больницы.