При ежедневном и тесном контакте выяснилось, что интересы у нас разные, подруга моя с годами превратилась в скучную инертную тетку. Наверное, что-то такое она думала про меня. Но отдых есть отдых: каждый вечер мы садились скоротать вечерок с бутылкой вина. О чем-то надо было говорить и, перебрав все свежие новости, мы вспоминали ситуации из общего прошлого. Удивительно, как по-разному сохранила их наша память. При этом масштаб произошедшего — было ли оно значимым или проходным эпизодом, веселым приколом, — не имел никакого значения. Ее память зафиксировала те детали, о которых я никогда бы не вспомнила, то же было со мной. Подруга удивлялась, а то и принималась горячо спорить, выслушав мои «подробности», и неважно, касалось это непосредственно ее или нет, всякий раз она встречала мои слова агрессивно: «Ты путаешь, все было так, как говорю я!». Замечу: мы ровесницы, вместе поступали в Первый Мед, имели когда-то не только схожие вкусы, но во многом совпадали в оценках парней, во взглядах на жизнь и прочем…

Варвара Сергеевна чуть было не брякнула, что в ее практике это было золотым правилом: чем больше свидетелей, тем правдоподобней в итоге картина.

— Наш жесткий диск не безразмерен, — подытожила свою мысль Виктория Андреевна. — С годами лишние файлы нужно удалять, иначе не останется места для новой информации. Считается, что перезагруженность нашего жесткого диска является метафизической причиной Альцгеймера.

— Мне бы пора его почистить. Знаете способ? — попыталась иронизировать Самоварова.

— Сейчас есть куча тренингов. Как в обществе анонимных алкоголиков. Один кается, другие слушают. Потом проводят обряд — выгоняют ненужное, чтобы освободить место. Я была раз после очередного мучительного развода, вроде помогло. Типа выкинула мусор на помойку.

— Для покаяния есть исповедь.

— Есть. Но батюшка дает оценку, и все это именуется грехом.

— Вы полагаете, что те, кто вас слушал, оставались безоценочны по отношению к вашей исповеди?

— Я об этом не думала. Просто утилизировала хлам. А вы до сих пор боитесь чужой оценки?

— Оценка субъективна. Пошлый человек, как жук в навозе, из чего угодно выкопает низменное, а другой непременно попытается расслышать высокие мотивы. Вопрос не этом. В реальности рождается правда, вот только правда эта всегда окрашена нашими эмоциями, они и мешают ее разглядеть… Но есть интуиция, свойство, которым наделил нас Бог. Секунды мы ее слушаем, а потом всю жизнь топчем.

— Если вы про нынешнюю ситуацию, — неожиданно восприняв сказанное на свой счет, вспыхнула Виктория Андреевна, — то да, я патриот, не меньший, чем вы. Это — интуиция. А разумное в том, что я как еврейка по маме давно хочу получить двойное гражданство. У меня сын еще призывного возраста, и мне за него страшно. Это уже эмоция. У вас есть сын или внук?

— Вами движет страх, — удрученно махнула рукой Варвара Сергеевна. — Но страх — эмоция бесполезная. Будет ровно то, что будет. Какой смысл метаться?

— Значит, сына у вас нет…

— У меня дочь.

— То-то и оно. Так что давайте оставим разговоры про страх.

— Да, дочь, так уж получилось! — вышла из себя Самоварова. И с досадой констатировала, что нервы в последнее время стали у нее ни к черту. — Но у дочери есть муж, и у меня есть муж. Мне тоже страшно. Не вижу смысла об этом думать. Послушайте, я в прошлом следователь…

Матросова округлила глаза:

— Ничего себе! Вот это неожиданность! Я думала, вы книги пишете или ищете, как развлечь себя, чтобы не сойти с ума после шестидесяти.

— Поверьте, — не обращая внимания на колкость, продолжила Варвара Сергеевна, — никому еще не удавалось подстелить соломки так, чтобы наверняка. Люди гибнут на дорогах, от рук социальных психопатов, от врачебных ошибок, а иногда просто ложатся спать и не просыпаются. — Она перевела взгляд на кусочек темного московского неба. — Простите за резкость. Я всего лишь коряво пыталась высказать вслух ускользающее. Ваша текущая ситуация тут ни при чем. Не могу облечь мысли в понятную форму, понимаю, что звучу напыщенно, возможно, фальшиво. Как писатель, которого никто не читает.

Виктория Андреевна глядела уже сочувственно, глаза ее выражали любопытство. Демонстрация слабости — беспроигрышная карта в разговоре едва знакомых людей. Сильным и собранным не нужны ни чужие эфиры, ни чужие мнения. Проявление слабости — верный мостик к чужой душе.

— Вы здесь когда-то кого-то любили? — подбив рукой осевшую в сырости вечера укладку, вкрадчиво спросила блогерша.

— Я всегда кого-то люблю. Только тем и выживаю. Как до шестидесяти, так и после, — отпустила себя на несколько длинных секунд Самоварова.

— Вы девчонка! — то ли с восторгом, то ли с усмешкой глядя на нее, хмыкнула уголком рта Матросова. — Гляжу на вас и вспоминаю, как вы меня отбрили, а потом, в Большом, глазом не моргнув, притворились, что мы добрые знакомые.

— Притворились как раз вы.

Виктория Андреевна неопределенно пожала уютными, укутанными в кашемир красного пальто округлыми плечами.

— Тебе можно позавидовать, — перешла она плавно и к месту на «ты». — Моя роль иная. Увы, я извечная ломовая лошадь. Таких, как я, начинают по-настоящему ценить только на поминках, и теперь уже не важно, в Израиле это произойдет или в России.