Если она докажет его вину, а в сложившейся ситуации это могло произойти только в случае его чистосердечного признания, его должны будут вывести со связанными руками на двор, поместить в телегу и под конвоем из двух человек отправить до ближайшей крупной станции, где, по ее прикидкам, и находился их основной в этой глухой местности пункт, и уже оттуда, после военно-полевого суда, этапировать поездом в один из северных регионов.

С его больным позвоночником сидеть часами в неудобном положении, да еще с обездвиженными руками — мука.

Предаваясь с ним беседам на отвлеченные темы, она понимала, что намеренно тянет время. Этот хмурый недобрый человек был единственным, кто разговаривал с ней.

= Зачем вы читаете такие страшные книги? — заключенный кивнул в сторону подоконника. Луч солнца, падавший на него из окна, скрадывал резкость черт, сглаживал морщины на лице и делал весь его облик даже слегка привлекательным.

Обернувшись, Самоварова разглядела лежавшую на подоконнике обугленную рукопись. Перестав опасаться заключенного настолько, что уже могла себе позволить на секунды повернуться к нему спиной, она встала и подошла к окну.

Выгоревших рукописей на подоконнике оказалось две. Распухшие и толстые, похожие на карликов, целый век протанцевавших на пепелищах, рукописи глядели на нее с укором.

Одна из них выгорела так, что текста было не разобрать, другая же сохранилась лишь наполовину.

— Это кто-то из классиков, — пробежав взглядом по уцелевшим листам, предположила Самоварова.

— Так зачем вы это читаете?

– Чтобы получить ответы на вопросы.

— И какие же вопросы вас занимают?

Варвара Сергеевна задумалась.

— В молодости занимали те, что связаны с любовью.

– Само собой, вы ведь женщина.

– Но я читала мужчин.

– Почему?

– Пыталась понять, как вы на самом деле воспринимаете нас, женщин.

– Боже! — грубовато, но искренне расхохотался он. — Они творили не за этим!

– Неправда! Они искали себя, а этот путь непременно связан с любовью. К жизни, а значит — к женщине. Жизнь и женщина — слова женского рода. А также слово судьба. Они искали еще и приятие. Своей судьбы. Впрочем, как и все мы, рано или поздно.

— А «мы», позвольте полюбопытствовать, это кто?

– Самодостаточные люди, живущие в этом мире.

— Фу… — кривил рот заключенный. — А тех, кто свою судьбу так и не принял, вы, самодостаточные люди, выходит, списали? Выкинули из своего придуманного солнечного мира? Раньше, помнится, вы были отзывчивы.

Эмпатия — это признак наличия души. Сейчас же вы стали невыносимо скучны. И мир ваш — это сырой, пропахший куревом и кровью кабинет в забытом и Богом, и даже вашими столичными соратниками полустанке.

– Вам виднее, — вернувшись на место, процедила сквозь зубы Самоварова.

– Единственное, что меня утешает — вы все еще красивы.

Зеркала здесь не было, и Самоваровой невольно стало приятно.

— Почему вы расстались с женой? — смягчилась она.

— Из-за вас.

– Зачем врете? — Она окинула его насмешливым и пристальным взглядом. — Мне сложно себе представить, что могло нас когда-то связывать. Я всегда была избирательна, вы совсем не мой типаж.

– Так поистрепался я здесь! — осклабился он.

И тут только Варвара Сергеевна заметила, что у заключенного не достает нескольких боковых зубов.

Луч солнца спрятался, и ее собеседник стал похож на обычного уголовника.

– Да что вы… Здесь как в санатории. Кормежка, прогулка — все по часам.

Вы даже заметно посвежели.

— Никогда не судите о человеке по его внешности, — процедил заключенный. — Когда-то я был богат, имел власть.

– Как интересно… И что же, ваша жена вас совсем не любила?

— Отчего же? Очень любила. Потом предала. Взяла и ушла. И дочь забрала. А дочь… Я давно для неё умер.