— Погодите. Я не из управы, но из полиции, — нахмурив брови, твердо заявила Самоварова. — Где находится кладбище?

Мужичок глядел с недоверием.

— Как же вы, участковая, не знаете, где наше кладбище?

— Так я из города приехала.

— Ах, вон оно как… — Мужичок мигом смягчился и в голосе, и в лице. — А собака ваша наркотики ищет? — На сей раз он поглядел на пса с пугливым уважением.

— Собака моя все ищет. И демонов тоже, — брякнула Варвара Сергеевна.

— Короче, — мужичок бережно поставил на землю пакет, — идите до конца этой улицы, там будет лесок, посреди дорожка. Метров триста пройдете — и сразу кладбище. Вначале часовня, вон она виднеется…

Ничего, кроме верхушек сосен, на горизонте не виднелось, пришлось поверить ему на слово.

— Тока демоны сейчас спят. Ночью гадят, а днем спят, — послышалось вдогонку, а следом — звук очередного плевка.

Шли бодро.

Онемевшие в машине ноги и лапы благодарно расправлялись.

— Одни демоны в головах… — Обращаясь к Лаврентию, завела беседу хозяйка. — Тридцать лет назад тоже творилось что-то страшное… Знаешь, я все чаще вспоминаю ту деревню, где жили мамины родители, это под Калугой… Она была цветущей! Хлебосольные люди… песни пели, хороводы водили… А потом в тысячах таких деревенек наступил кошмар. Пашни гнили или зарастали лесом, водоемы зацветали, люди спивались или бежали в города, чтобы заработать денег и вернуться вот в такие одинокие кирпичные коттеджи за уродливыми зелеными заборами. Каждый свой пятачок холит, а все, что за его пределами, — гори огнем. Нет, не подумай, я совсем не коммунистка! Каждый должен получать по трудам, но я за то, чтобы обязательно было что-то общее, в совместном пользовании и совместной ответственности. Не по принуждению, как сейчас в поселках и жилищных комплексах, когда людям приходится скидываться для утоления аппетитов ненасытной управляющей компании, но с полной ответственностью следить за состоянием общего дома, общей земли.

Лаврентий шевельнул ушами.

«Загадили-то вы всё знатно…. Вот и пища для демонов. Эх, кабы ты видела, какое количество еды люди берут в общепитах зазря, сколько жрачки летит в помойку! — слушая хозяйку, вспоминал он свою вольную жизнь. — И зачем вам столько еды?.. Одноразовая посуда, синтетическая еда, дежурная таблетка от гастрита, одноразовые отношения», — мрачно перебирал он в памяти то, на что люди давно перестали обращать внимание.

Но занимало его мысли совсем другое: тот чадивший безумием человек, что попытался напасть на хозяйку в парке.

«Он долго готовился и не успокоится, пока не отомстит, — напрягся пес. — Он не испугался меня, а только сильнее ее возненавидел».

Его до глубины души тронуло, что хозяйка за него вступилась. Вспоминая, как она иступлено проклинала того человека, приняв его за догхантера, он преисполнился невыразимой нежностью.

Меж тем эта ветреная женщина, будто напрочь забыв про утренний кошмар, в своей обычной манере перескочила на другую тему:

— Демоны… Кстати, мне снова снятся странные сны. В них я встречаюсь с одним и тем же человеком — но наутро не могу вспомнить его лица! Какие-то запечатленные некогда образы оживают на сетчатке, и там, во снах, снова принимают форму. Обрывки болезненных фраз застревают в слуховом проходе. И ни с кем ведь, кроме тебя, не поделишься. Доктор тут же пропишет химозу для башки. У древних, знаешь, была каста ловцов снов. По-моему, у хазар… Они куда-то исчезли, и это тоже загадка… Сны, мне кажется, это предвидение наоборот — мы видим кино, как можно было разрешить неправильно прожитое в реальности, то, что гложет душу.

«Снова близко, но не то, — кисло улыбался себе в усы Лаврентий. — Сны — реальность которую ты создала сама. Реальность твоей совести. А вы, люди, любите все усложнять».

Минули лес. Одновременно с узкой асфальтированной дорожкой показалась окраина кладбища. Забора у кладбища не было, как и следов забора. Но асфальт, отделявший кладбище от леса, неплохо сохранился. Зато часовня, расположенная в глубине, выглядела заброшенной. Так что чудилось, будто с небольшого, почерневшего от времени деревянного купола вот-вот сорвется и полетит обозревать свои владения большая мрачная птица.

Поравнявшись с часовней, Варвара Сергеевна поняла, что не ошиблась — пятачок земли вокруг постройки зарос бурьяном и травой, так же как с виду древние, сильно разрушенные временем могилы, о наличии которых можно было догадаться лишь по покосившимся крестам.

Кладбище оказалось совсем небольшим. Когда могилы закончились и появилась заваленная листьями, венками и сгнившим мусором яма, друзья повернули направо и вышли на дорогу, граничившую с узкой — двум машинам не разъехаться — проезжей частью.

Вскоре показался центральный вход — широкая мощеная дорога. Ворот и забора здесь также не было, по краю кое-где торчали островки арматуры. Ближние ко входу могилы были ухожены. В центре торчало низенькое, серо-желтое здание сторожки, вокруг которой сгрудились крепенькие яблони. Дверь в сторожку была приоткрыта.

Варвара Сергеевна посмотрела на часы: начало четвертого.

Прибавили шагу, но Самоварова не удержалась и остановилась подле яблонь. Ветки, уже готовясь к спячке, клонились к земле, на некоторых еще висели упругие плоды. Земля под ногами была густо усыпана подгнивающими плодами, с еще здоровыми бочками и совсем сгнившими, — и от этого яблочного ковра невозможно было оторвать взгляд!

Соединение еще живого и уже умершего, сока и тлена, прошлого и настоящего. Художница-осень единственная имеет в своем арсенале все необходимые инструменты, чтобы визуализировать намек на переход о котором все знают, но которого никто из живущих не видел наверняка.

Варвара Сергеевна растерла виски — опять ее заносило куда-то не туда. А дел впереди было невпроворот.

В крохотном, метров в десять помещении витал едковатый запах клея или краски. Сгорбленная почти вдвое старуха стояла ко входу спиной. Судя по тому, что она даже не повернула головы на звук шагов, старуха была глуховата. Лаврентий послушно сел на ступеньке перед входом, а Варвара Сергеевна громко поздоровалась: