— Может быть, анархисты?

— А анархисты, они кто? Антихристы и есть. Народу нужна власть и нужен царь. А тогда пьянь, а не царь был, вражий агент.

Самоварова решила не развивать тему.

Когда-то она вполне искренне голосовала за того, о ком упомянула старушка. Правда, очень скоро, пытаясь противостоять стремительно образовавшемуся беспределу, так же, как и многие в ее окружении, об этом пожалела. И теперь была совершенно согласна со сказанным — но кому же от этого легче…

Обманутые и разоренные, в один миг ставшие никому не нужными и нищими, не восстанут из могил, не восстанут из них и напившиеся морока свободы молоденькие бандиты, никем не востребованные инженеры и научные работники, русские солдаты и офицеры, отправившиеся в горячие точки расколовшейся страны.

— Вы же здесь жили, когда случилось убийство?

— Доча, я тогда в ансамбле пела. В городе жила. Здесь мать моя осталась в доме, она и знала ту историю.

— И что же вы пели?

— Русские народные песни, — неожиданно расплылся в улыбке крохотный, наполовину беззубый рот. — А потом, сама знаешь, к власти пришли бесы, и песни наши стали никому не нужны. Ты, доча, может, чаю хочешь?

Варвара Сергеевна, осмотревшись, увидела на колченогом столике при входе замызганный электрический чайник, к которому жались две чашки, там же лежала открытая пачка печенья «Юбилейное».

— Хочу, — не стала отказываться Варвара Сергеевна не столько из вежливости, сколько из желания продолжить разговор.

— Телохранителю твоему, может, водички, налить?

«Удивительно, — думала Самоварова, — как эта древняя старушенция не только успела разглядеть оставшегося за порогом Лаврентия (в двери торчал только крендель его рыжего хвоста), но и понять пол собаки?»

— Можно… Ничего, если он сюда зайдет?

Старушка, кряхтя, наклонилась под стол в поисках подходящей для воды посуды, дружелюбно махнула рукой:

— Меня четвероногие любят. Я местных приблудившихся уж два века кормлю.

Варвара Сергеевна подозвала Лаврентия и отстегнула от ошейника поводок, успевший перепутаться за время его ожидания. Прежде чем подойти к пластиковой миске, пес, осторожно и ненавязчиво обнюхал старушку.

— Мы гастролировали по стране до самого ее развала. Была и в Грузии, и в Белоруссии, на Кавказе, на той же Украине. Везде встречала образованных — музыковедов, артистов, военных, инженеров… Они приходили на концерты… Ты сама-то кто по профессии? — Осторожно дуя на чашку, неожиданно разговорилась старушка, и взгляд ее, устремленный внутрь себя, оживал.

— Следователь. Вышла на пенсию в звании майора.

«А должна была в тот год стать полковником».

— Госуда-а-рственный человек, — многозначительно протянула старушка и приподняла вверх крючковатый, с коротко остриженным ногтем палец.

— Была государственным. Потом, что делать, на частные хлеба ушла.

Старушка поглядела ласково, и перед тем как продолжить беседу, глубоко вздохнула.

— Вот скажи мне, доча… Как же так могло получиться, что какая-то шайка бесов в одночасье нас, таких сильных и умных, отравой опоила и развалила?

— Они долго готовились, внедрялись везде, где только можно. Да и страна у нас большая. Им показалось, что слишком.

— Страна не просто большая, она — необъятная. Богатая. И сильная, как наша вера. А у них веры нет, поэтому они проиграют.

— Действительно, — обдумывала эти простые слова Самоварова.

— Болит, детка, душа, а ей бы пора про мир иной побольше думать.

— Да бросьте вы! — все это время хорошо ощущая светлые вибрации, витающие в этом домишке, невольно копируя старушку, ласково улыбалась Варвара Сергеевна. — Еще поживете!

— А как же! — В уголках маленьких глаз расплясались задорные морщинки. — Поживу чуток. Победы дождусь, а потом уж и лягу здесь. И местечко у меня имеется.

— Зять помог?

— Нет. Самозахват, — моментально отреагировала на шутейный тон Самоваровой старушка. — Рядом с отцом и матерью лягу. А дочка в городе лежит, на новом, что поделаешь, сама пожелала — рядом с мужем.

— А какая у нас молодежь! — сменила тему Варвара Сергеевна и принялась упрямо вспоминать не про смерть несчастного зацепера, а про Серегу и Артема: — Богатыри с чистой душой и сердцем. Ничто не потеряно, все только начинает возрождаться.

— Твои слова, детка, да Богу в уши, — вздыхала старушка, прихлебывая тонкими губами чай, и улыбалась. — А кого же ты здесь найти хочешь? — вернулась она к главному.

По кладбищу в поисках захоронения бродили втроем.

— Вот как раз в те года, когда твоих хоронили, меня здесь не было, — опираясь на палочку, не сдавалась и старательно шла следом за Самоваровой по густо усыпанным листвой узеньким дорожкам старушка. — В каком, говоришь, году урну с дедом твоим отец твой привез? Так и в восемьдесят шестом я еще в городе с семьей жила, а в шестидесятых, когда бабку твою хоронили, — тем более. Молодая еще была, здесь появлялась нечасто.