Виктора Давидовича Геловани.

Коварный злодей, отважный победитель. Все на своих местах, а история подошла к завершению – и притом весьма эффектному. Страшное чудовище больше не угрожает Петербургу и его обитателям, заговор раскрыт и уничтожен окончательно. Победа, дамы и господа!

Можете спать спокойно.

– Ты чего, сынок? – Старичок легонько потрепал меня за рукав. – Дальше давай!

Я выдохнул и продолжил. Остатки статьи уже не содержали ничего интересного, и, дочитывая, я понемногу успокаивался. С каждой строчкой гнев уходил, уступая место раздумьям… Впрочем, тоже не самым приятным: колдун то ли уже давно, чуть ли не с самого дня нашего знакомства, готовил меня на заклание, то ли ловко сымпровизировал, разом избавившись от настырного преследователя и повесив на него все собственные грехи, включая убийство императора Александра.

Статью явно слепили в спешке, и все же она выглядела достаточно убедительно, чтобы ей поверили. Если не все, то уж точно многие – хоть и каждый по своей причине. Дельвиг ужаснется собственной наивности. Иван, наследник престола, скорбящий по усопшему родителю, наверняка не будет сожалеть, что негодяй понес заслуженное наказание и отправился на тот свет. Знать обрадуется избавлению от врага. Народ, как и всегда, начнет придумывать небылицы, окончательно превращая вчерашнего георгиевского капитана в сказочного злодея.

Горчаков… пожалуй, хитрую многоходовку не расколоть даже ему. Слишком уж изящно-привлекательно и вместе с тем разумно выглядят факты, изложенные в статье ушлыми столичными газетчиками, и слишком много доказательств и признаний на руках у особого отдела полиции. После убийства колдуна – то есть меня – авторитет Геловани взлетит до заоблачных высот, и он наверняка не преминет достать из рукава еще парочку тузов. А если у кого-то и возникнут сомнения, они едва ли отважатся заявить об этом во всеуслышание: слишком опасно, не говоря уже о том, что друзья капитана Волкова теперь на карандаше у жандармов, тайного сыска и вообще всех, кто имеет хоть какое-то отношение к имперской безопасности.

Колдун моими руками фактически уничтожил все левое крыло Государственного совета, а теперь имеет почти неограниченную возможность как следует прижать и консерваторов. И наследнику престола рано или поздно придется наделить спасителя империи князя Геловани такими полномочиями, о которых покойный Меншиков при всех своих амбициях мог только мечтать.

– Ты куда, сынок? – Старичок безуспешно попытался поймать меня за рукав. – В таком-то виде!

– Ничего, дедушка, – отозвался я, – как-нибудь дойду. Надо матушке сказать, что я живой.

– Это ты верно решил. Мать, небось, всю ночь глаз не сомкнула… Только все равно нельзя тебе так идти, сынок! – Старичок вскочил с лавки, направился к вешалке в углу и принялся там суетливо копошиться. – Сейчас хоть обувку тебе найдем и пальтишко какое… У нас как раз послушник второго дня преставился, упокой господь его душу. Мертвому уж без надобности, а живому сгодится.

Я не стал спорить: галоши и драный зипун все-таки лучше похоронной рубахи. В такой одежде можно пройти хоть через весь город, и любой городовой разве что даст мне леща или обругает, но уж точно не потащит в кутузку: для служителей закона нищие и калеки немногим заметнее крыс.

– Ступай, сынок. – Старичок неуклюже перекрестил меня и заковылял к двери. – Чую, непростой ты человек, и судьба у тебя непростая. Попрошу батюшку свечку поставить да помолиться… Только скажи, как тебя звать-то?

– Пусть лучше батюшка за князя Геловани помолится, – усмехнулся я и едва слышно добавил: – Недолго ему жить осталось.

Я нажал чуть посильнее, и слуховое окно все-таки открылось – с громким протяжным скрипом. Впрочем, неважно: ничего необычного в этом звуке не было. Даже к вечеру на Садовой улице редко бывало так уж тихо. Кто-то ругался, кто-то спешил домой, стуча сапогами или ботинками по тротуару. Звенели по асфальту подковы, гремели трамваи, мерно рычали моторы автомобилей… Петербург жил своей жизнью.

Будто ничего особенного и вовсе не случилось.

Я осторожно выбрался на крышу и окинул взглядом знакомый двор внизу. Все как всегда, разве что грязи чуть больше обычного. То ли местный блюститель чистоты не очень-то справлялся со своей работой, то ли его почему-то сменил другой… Я сполз чуть ближе к краю кровли и, свесившись вниз, получше рассмотрел плечистую фигуру на лавке.

Фуражка, передник и нагрудный знак присутствовали, зато метла почему-то осталась валяться где-то в углу. Дворник затоптал носком сапога окурок, уселся поудобнее и тут же потянулся за свежей порцией дурмана. Я обратил внимание сначала на портсигар, блеснувший в полумраке то ли серебром, то ли сталью, а потом и на запах. Дешевый третьесортный табак обычно вонял так, что вокруг дохли не только комары с мухами, но и воробьи, но сейчас ничего подобного не наблюдалось. Напротив, поднимавшийся кверху дымок скорее намекал на «Рекорд» или даже «Герцеговину Флор» по тридцать копеек за пачку.

Круто для обычного работяги. Да и сам парень выглядел… свежо. Гладко выбритый, холеный, щекастый и, пожалуй, еще и слишком молодой, чтобы махать метлой. Такие редко идут в дворники. А вот в шпики – запросто.

Значит, я все-таки не зря поостерегся, решив наведаться к старому товарищу не обычным маршрутом, через двор и парадную дверь, а обходным, по крыше соседнего здания. То ли сам колдун, скрытый под маской Геловани, то ли кто-то из младших сыскарей озаботился слежкой за друзьями и знакомыми покойного капитана Волкова.