Крэл начал издалека, обстоятельно описывая потрясшее его событие, подробно рассказал, какое впечатление на него произвела подмена протокола, и закончил вопросом:

– Кто мог проникнуть в мой сейф?

– Я открыл ваш сейф. В то же утро, когда мы в первый раз обсуждали сделанное вами открытие.

– Профессор, ведь это...

– Так было нужно, - Нолан помолчал.
– Нужно. Потому что ваш сейф, Крэл, проверяли ежедневно. Да, да, не удивляйтесь. Думаете, вам предоставили свободу? Трудитесь, молодой человек, ищите, мы спокойно подождем.

– И это в институте знаменитого Оверберга!

– Оверберг здесь ни при чем. Борьба идет значительней, серьезней, чем вы думаете, и опасней, чем мы того хотим. Вот так. А что касается протокола, то его нельзя было оставлять подлинным. Ответьте мне честно, Крэл, вы ведь и не подумали бы изменить в нем набор цифр, получившихся при удачном испытании?

Крэл молча кивнул.

– Ну вот, значит, в тот же день результат ваших поисков стал бы известен Ваматру.

– Заказчику, - подчеркнул Крэл.

– Дьяволу, - отрезал Нолан.

– Вы... вы не можете простить ему Эльду?

– Я многое не могу простить. Не имею права прощать. Кажется, дьявольская мысль впустить к Лейжу лимоксенусов принадлежала ему. А может быть, и не ему. Точно не известно. Говорят, он находился рядом с комнатой Лейжа. Он, видите ли, не в силах был слышать крики Аллана и играл... играл на скрипке... Да, я ненавижу его и не стыжусь этого. Если хотите, горжусь этим чувством, теперь... теперь самым сильным во мне. Это чувство делает меня сильнее. Ненависть и ревность... Ну, что же, они, пожалуй, сильнее любви. Любовь часто расслабляет.

Нолан вынул из дорогого кожаного бумажника подлинник лабораторного протокола и протянул его Крэлу:

– Вы можете взять его и поступить с ним, как сочтете правильным.

– Протокол мне не нужен. Набор цифровых групп кода я запомнил.

Нолан в упор, тревожно и ласково посмотрел на молодого человека.

– Запомнили? Как это опасно!

Крэл вздрогнул, вспомнив терзаемого Лейжа, который не знал кода.

– Вы меня пугаете.

– Меньше всего я хочу вам плохого, Крэл. Я просто боюсь за вас.

Нолан поднялся с кресла, стоявшего у торшера, и подошел к окну. Дымок от его трубки, едва видимый на тонких занавесях, медленно вился в спокойном воздухе. Огромная тень Нолана ломалась, уходя в потолок, и была неподвижна. Не оборачиваясь к Крэлу, он продолжал:

– Я боялся и за Лейжа. Я не хотел, чтобы он шел к Хуку. Не хотел. Он сам пошел.

Тень шевельнулась, уменьшилась, исчезла, Нолан обернулся к Крэлу. Крэл впервые увидел Нолана совсем не похожего на себя. Обычная его сдержанность, видимо, изменила ему, он не таился, и в эту минуту Крэл почувствовал, как Нолан одинок и как ему страшно.

Крэл не мог найти слов утешения, не сумел успокоить его и молчал. Молчал и Нолан. Глаза его вдруг ожили, потеплели - он прислушивался к звукам музыки, доносящейся снизу. Там тихо пели старинную застольную, и в ней были такие слова:

...Мы выпьем за тех, кто не с нами, не дома,

Кто в море, в дороге, в неравном бою,

Кто так одинок, что за верного друга

Готов прозакладывать душу свою.

Пусть в эту минуту им станет полегче,

Хотя бы немного, чтоб в будущий раз,

Когда мы пойдем по опасной дороге,

Друзья незнакомые пили за нас...

Песня кончилась. Нолан подошел к Крэлу, положил ему руку на плечо и, глядя прямо в глаза, сказал:

– Люблю эту песню. Ее любит и Арнольдс, и... словом, многие любят. Она, как девиз. Девиз для людей, которые... Девиз для таких, как старый Арнольдс.

– Я хочу быть с вами!

Нолан отступил на шаг от Крэла и осмотрел его, словно оценивая, прикидывая в последний раз, пригоден ли к бою боец. Взгляд этот показался Крэлу непереносимым. Он понял, что Нолан принял решение. Вот именно сейчас, сию минуту. До этого Нолан стремился вовлечь его в борьбу, в теперь скажет "нет!" Первой мыслью было: всему виной его здоровье. Вероятно, Нолан решил все же, что он не готов для борьбы, что слабеныш Крэл не пройдет там, где не прошел обладающий отличным здоровьем Лейж. Слабеныш... Неужели это? Необходимость вступать в борьбу претила, а теперь, когда его отвергают, видимо, именно по этой причине, хотелось... Ведь всегда в силу своей болезненности Крэл стремился доказать, что физически силен, стоек, вынослив. Везде. И в работе, и в походах в горы везде. Постоянный самоконтроль и обостренное желание не показать никому, что он болен, позволили ему натренировать волю. Если ему будут угрожать пытки, то он, всю жизнь привыкший бороться с болью, окажется выносливей, чем здоровяк Лейж. Что же ответит Нолан?

Нолан не ответил ничего. Правда, случилось так, что именно в это время за окном раздались гудки автомобиля. Два коротких и один длинный.

– Я ухожу, Крэл, - встрепенулся Нолан.

– Куда?

– Туда, где борьба будет самой суровой, беспощадной. Все эти годы я работал над тем, чтобы найти средство, позволяющее сделать безопасным открытие. Наше с вами открытие. А сейчас мне надо спешить. Я дам вам знать о себе, если... Если вы полюбите эту песню и... и станете сильнее. Я должен ехать, дорогой мой Крэл. Вот снова гудки. Времени терять нельзя, а то меня могут найти здесь, и тогда...