Смотрю на высокий торт, на горящие цифры «2» и «0» и прикрываю глаза. Раньше и правда верила в подобную чепуху.

Последние три года я загадывала одно и то же. Желание не исполнялось. Может, тогда это не работает?

Набираю воздуха полную грудь и задуваю. Просто так, не загадывая ничего.

– Что загадала? – Папа включает свет, мама вынимает свечи и начинает резать торт. Брат, которого заставили спуститься, с ленью во взгляде подавляет зевок.

– Окончить институт с отличием, – уверенно вру.

– Хорошее желание.

Опускаю взгляд.

Единственный человек, который знает обо мне больше родителей, – это Макс. Мой парень. Тот блондин, который провожал меня после отъезда Сафина полтора года назад. Официально в тот день моя жизнь была поделена на «до» и «после».

Он осторожно кладет руку мне на бедро и чуть сжимает. Зыркаю, намекая, чтобы помнил о границах. В конце концов, мы в отцовском доме!

Да и папа не сводит с Максима глаз. Отчего-то они не нашли общий язык. Папа – гонщик, у него свои автосалоны, и он просто обожает машины. Макс… Человек творческий, фотограф. Как он затесался в свое время в компанию Сафина – загадка.

– Дядя Глеб! – до боли знакомый голос наполняет пространство гостиной под самый потолок. – Я приехал. У Вас дверь входная открыта!

Сердце выбивается из тела вмиг. Я загораюсь, как свечка на моем торте, которую никто не может задуть.

Сафин заходит в гостиную и осторожно осматривается.

Наши взгляды встречаются тысячи раз в секунду, будто других объектов здесь нет.

Его образ часто приходит ко мне во сне. Когда слышу фамилию – привычно дергаюсь. Слежу за его успехами в сети, расстраиваюсь, когда у него что-то не получается, радуюсь победам. Но все это только мое. Тайное. Недоступное ни для кого.

– Тим! Хорошо, что удалось заехать. Торт? – спрашивает папа. Воодушевился, обрадовался. С Тимуром у них всегда была связь.

Сафин не спешит с ответом. Спешит куда-то, по-видимому.

Спина сплошь в мелких каплях пота, потому что я догадываюсь, к кому именно он спешит. Сеть забита их совместными фотографиями, а фан-странички пестрят коллажами и отфотошопленными фотками, где Тимур с Юлей стоят перед алтарем.

Когда я увидела первую такую фотографию, меня стошнило. Все внутри рвалось от боли, раздиралось острыми когтями на нити.

– Боюсь, не получится, – отвечает. – Еще дела.

– Да прекрати. Один кусок. Ради Варьки. У нее день рождения, вообще-то. Ты хоть помнишь, пилот? – папа шутит. Меня снова тошнит.

Сафин забыл.

– Ну… Только ради Вари.

– Схожу за тарелкой.

Вскакиваю с места. Ноги, правда, ослабли, как по пружинам хожу.

Не каждый день к тебе на праздник заглядывает тот, от которого рассудок мутился.

Забегаю на кухню и включаю воду. Опускаю ладони под струю и обмакиваю ими шею, грудную клетку, щеки.

А потом… Я слышу его шаги. Гулкие, медленные, уверенные. У меня есть пара секунд, чтобы привести себя в порядок. Он – прошлое. Первая любовь, которая оставила ожог, но и он проходит. А шрамы… Они внутри, их никто не видит. Это снова только мой секрет.

Считаю про себя, как будто смотрю трансляцию Гран-при. Болиды на своих местах, ждут старта. Сердце уже получает дозу адреналина. Вены натягиваются, трясутся. Концентрация нечеловеческая.

– С днем рождения, – скупо говорит. Пожеланий нет, взгляд опущен.

Мы не виделись больше года, и все обиды должны были кануть в Лету. Но нет. Мне также больно вспоминать слова, сказанные им в порыве злости.

– Спасибо.

Тим выглядит уставшим. Или задумчивым.

Еще утром он был в другой стране, парился в своем болиде, пока наматывал пятьдесят семь кругов, а сейчас стоит передо мной. Живой, красивый, все с теми же ямочками на щеках.

И без единого цветочка в мой праздник.

– Ты замечательно выглядишь, – отвешивает стандартный комплимент.

На мне обычное трикотажное платье синего цвета, волосы забраны в хвост, из косметики только тушь.

– Спасибо, – повторяю. Долго на него стараюсь не смотреть.

– И… как дела?

Оба улыбаемся, словно нас заставляют. Меня-то точно. Стоять рядом с ним – испытание.

– Прекрасно.

Скулы Тима заостряются.

– Варь, я хотел извиниться, что тогда… наговорил много всего.

Отмахиваюсь, когда внутри снова громкие взрывы. Вспоминать о том дне больно.

– Да прекрати, – давлюсь усмешкой. Выходит легко. – У тебя не было ко мне чувств, а я… переболела. Все прошло, Тимур.