Максим промолчал. На самом деле, в глубине души он был согласен с другом, но говорить этого вслух не хотел. Пристрелить… вроде она и правда заслужила. Но ему ли это решать?

— У нас городок был тихий, два убийства в год, а что теперь? — сказал Ранис и отошёл.

И правда, у них городок всегда был тихий. В основном случались кражи, да пьяные драки. Иногда убивали, тоже в основном пьяные. Максиму, когда он только вышел на службу, начальник сказал: «Одна бытовуха у нас тут бывает, ну, ты знаешь. Только твоему отцу не повезло, конечно. Но его дело к службе не относится».

Максим, конечно, знал всё про дела Кайбушка, отец работал в полиции, тогда ещё милиции, двадцать лет, до самой смерти. Вместе с этим начальником, кстати, Николаем Семёновичем…

Размышляя обо всём этом, Максим отправился проверять ограждение. Оглядывая окрестности, он всё время думал о странном поведении детей — что с ними такое? Они выступают на стороне похитительницы, будто не хотят возвращаться домой. Стокгольмский синдром?

Вспомнил, как девчонка, увидев их, подняла тревогу. И понимал — кричала она не от страха, ведь сразу поняла, что они из полиции, так и крикнула своим: «Тут полиция, тётя Люба! Полиция!».

Почему же бросилась не к ним, а наоборот? Чем эта Мергарина их там держит?

Дети словно стойкие солдатики, терпят холод, голод, неудобства. Неделю назад было всего плюс три! А там, под землей как в такую погоду?! И они всё это терпят. Ради чего? Ответа не было.

За водонапоркой гремел мегафон — переговорщик всячески умасливал Мергарину, пытался вывести на разговор. Мергарина молчала. Ясно было, её так просто не выманить.

Ограждение плавно спускалось к самому берегу, на пустой, каменистый пляж. Тёмная волна слабо накатывала на берег, заваленный снежными глыбами, пространство просматривалось во все стороны. Никого не было, когда он ясно услышал шорох.

Максим услышал шаги, довольно близко. Протёр глаза. Никого. Тем временем шаги прошелестели совсем рядом, он слышал, как скрипит галька. У него что, слуховые галлюцинации?

Снова хрустнули камешки, в паре шагов. Максим вытянул руку, ощупал воздух. И вдруг совсем рядом проговорили:

— Выйди ко мне.

Звук исходил отовсюду сразу и звучал прямо в голове. Сперва тихий, как шелест волн, затем он ударил в уши:

— Выйди! Выйди!

Максим вертел головой как ветряная мельница. Во все стороны только пустой берег! И тут же раздался жалобный детский плачь. Казалось, он доносится из-под земли:

— Отпусти нас… Уходи, оставь нас!

Это она, девочка Даша кому-то отвечает. Наверное тут ещё какой-то лаз, ведущий на поверхность? Но с кем она говорит? Максим медленно пошел в ту сторону. Шагал потихоньку. Главное — не спугнуть.

— Мы не хотим, не выйдем! Ты снова будешь нас мучить! Уходи, уходи… — отчаянно шептал ребенок.

Максим опустился на землю, потрогал камни руками, пригнулся. Будто в насмешку выкатилась Луна и осветила берег призрачным светом, чтобы он убедился — никого тут нет.

— Выйди! — властно требовал голос, раздаваясь отовсюду.

Вот теперь Максим узнал его — это же Наталья, потерпевшая, мать детей! Только вот на берегу её нет. Он шагнул вперед и сказал вслух:

— Стоять! Кто тут?!

И добавил тихо:

— Всем выйти из сумрака!

Это он так, себя подбадривал.

Хрустнули камешки совсем рядом, возле уха прозвучал странный звук, будто кто-то втянул воздух, так делают собаки, когда обнюхивают. Затем всё стихло. Максим опустился на колени, приложил ухо к земле.

Там, внизу плакали дети. Он слышал их очень ясно.

— Дети, вы тут? — тихо спросил он. — Дети, я из полиции. Я вам помогу!

Злой мальчишеский голос отрезал:

— Если хочешь помочь, уходи отсюда! Не трогай нас и Любу!

Затем внизу раздался топот — дети шли куда-то вглубь подземных катакомб.

Максим представил, как там сейчас мокро и холодно, затем решительно направился наверх, на площадку.

В вагончике оперштаба доложил, что слышал детские голоса обходя периметр, указал точку. Затем вышел на улицу и вдруг заметил машину, ту самую, на которой привезли Кривоносову. Почесав за ухом, направился к ней.

Водителя на месте не было, зато Кривоносова сидела на заденем сидении в той же позе застывшей статуи. Руки висят как плети, плечи подняты вверх, грудь расправлена. Максим сел на водительское сидение, развернулся к ней:

— Здравствуйте.

Смотреть ей в глаза было почти что больно. Он никогда таких глаз не видел, они будто кричали.

— Вы меня слышите, Наталья?

Слеза выкатилась и упала ей на грудь. Она приоткрыла рот, это движение было странным — у рыбы, когда она бьется на песке, точно так же шевелятся губы, только у Натальи это получалось очень медленно.