Он посмотрел на меня, удивленный сменой темы.

— Так это ж разве боль? Слепень и то сильней кусает.

— Но ты ее чувствовал, так? И видел, как кровь шла? — настаивала я. — Это значит, мясо внутри не отмерзло. Мертвому не больно и не кровит. Вот это вот, — я указала на пузырь, — сойдет. Знаешь, как после солнца шкура слазит? Может, и ногти сойдут, потом новые вырастут. Может, рубцы останутся, но пока мышцы и кости целы — и руки, и ноги будут действовать.

— Не врете, барыня? — Он ойкнул, поняв, что сморозил. — Простите, не хотел…

— Не вру. Повезло тебе, Петя, очень повезло. Может, бог уберег, а может, твои решили, что незачем тебе к ним торопиться. Только если лечиться не будешь — пустишь по ветру это везение. Пузыри надо вскрыть, чтобы не загноились. Если загниют — все сгниет потом. Перевязать и в чистоте держать. Обещать, что непременно поздоровеешь, не буду: все под богом ходим. Но что смогу — сделаю.

Я помолчала, давая ему осмыслить сказанное, и добавила:

— Будешь меня слушать или помирать пойдешь в конюшню? Только, помяни мое слово, на тот свет еще никто не опаздывал.

Уж я-то теперь это точно знаю.

— Буду. — Петр посмотрел на меня с такой надеждой, что мне страшно стало. Все же чересчур сложная штука — человеческое тело, слишком многое может пойти не так.

Но делать нечего. Я кликнула Марью и Дуню. Два шандала на пять свечей каждый, конечно, с бестеневой лампой не сравнились, но все же видно стало достаточно. Мы подготовили все как нужно, я взялась за скальпель. Петр напрягся.

— Я не буду ничего отрезать, — пообещала я. — Только вскрою пузыри, и все. Потерпи.

Наконец, отмытый и перевязанный, пациент растянулся на лавке и почти сразу же задремал: устал от переживаний.

Мы втроем вышли на кухню. Марья потерла спину.

— Давай я посмотрю, — предложила я, но она отмахнулась.

— В первый раз, что ли? Платком шерстяным завяжу на ночь, к утру и пройдет. — Она спохватилась: — А тесто-то на блины ты не поставила!

— Так сейчас поставлю, долго ли.

— Так оно к утру если подойдет…

Я непонимающе глянула на нее, потом сообразила, что она привыкла к блинам на дрожжевом тесте, а я — к быстрым блинчикам.

— Ничего, не надо ему подходить. Сейчас заведу, дел-то на пять минут.

Только переоденусь и руки помою. Развести тесто действительно просто, даже без миксера, если не сыпать муку в молоко, а, наоборот, добавлять жидкость в муку, порциями, размешивая. И готовить блины в печи оказалось куда быстрее, чем на плите: не надо переворачивать.

Правда, пекла уже не я. Пока я готовила тесто, обе женщины глядели на меня с подозрением, но стоило взяться за сковородки, как Дуня подскочила. Чего это она рассиживаться будет, когда барыня у печи суетится? Я не стала спорить. День был длинным, и он еще не закончился.

Порыскав в шкафах, я нашла горшок размером примерно с трехлитровую банку.

— Марья, Дуня, будете готовить — скорлупу не выбрасывайте, собирайте, — сказала я, ополаскивая скорлупки.

Но Марья ловко выхватила у меня посудину.

— Неча еще одну пачкать. Вот у меня стоит. — С этими словами она вытащила из-за сундука, на котором спала, чугунок, плотно набитый яичной скорлупой. — Ольга Алексевна, покойница, научила. Потом смолоть ее надо и порошком этим под смородину засыпать. Капусту еще хорошо, помидоры. В былые-то времена во всех деревнях окрестных знали, что барыня велит скорлупу нести и платит по десять змеек за пять фунтов[1].

— Так это не дурь барская была! — воскликнула Дуня. Охнув, начала мне кланяться, забыв про сковородки. — Простите, Анастасия Пална…

Марья молча отвесила ей подзатыльник.

— Хватит! — окрикнула я. — На первый раз прощается, на будущее — руки при себе держать, за словами следить! Дуня, блины сгорят — саму есть заставлю!

Девушка тут же вернулась к печи.

— И то правда, поговаривали такое, — сказала Марья. — Да только десять змеек в хозяйстве-то не лишние, вот и копили, и несли.

Тоже, что ли, начать скорлупу скупать? Но и для меня десять змеек нелишние, пока не пойму, как заработать. Вот еще одна запись для будущего ежедневника.

— Можно по-другому сделать, — сказала я.

Снова взялась за забытый было Марьей горшок, пересыпала туда скорлупу, залила уксусом из большой бутыли. Уксус был явно натуральный, не синтетического производства, и наверняка менее крепкий, чем нужно. Но и такой сойдет за неимением лучшего.

Марья открыла рот, глянув на Дуню, закрыла, но на лице ее огромными буквами читалось: «Добро перевела, кухню провоняла».