Я закрыла горшок крышкой, убрала в шкаф.

— Ацетатная соль… — Тьфу ты! — Полезные для растений вещества растворятся в уксусе. Надо дать настояться, потом процедить. А потом берешь стакан на ведро воды и поливаешь. Так и скорлупы меньше уйдет, и пользы больше будет.

Марья с сомнением покачала головой, и я добавила:

— Так в журнале написано. Матушка, наверное, прочитать не успела, а я от безделья маялась…

— Это верно… — Марья не договорила, но я поняла. От безделья Настенька маялась часто. Повезло мне с предшественницей.

А может, и в самом деле повезло. Будь она примерной женой и образцовой хозяйкой, вряд ли Виктор надумал бы разводиться. Велико бы счастье мне было жить с этим аспидом.

При этой мысли почему-то всплыла в памяти его улыбка. Не полная яда, как когда он обращался ко мне, а теплая — когда он гладил кота. Интересно, будет ли он после всего так же улыбаться Моте или обойдет его за пару метров?

Ох, да мне-то какая разница! Попытается котика обидеть — получит кочергой, а то и пороха на него не пожалею. А так чем дальше держится, тем лучше.

— Ну, попробуем, ежели ты говоришь, в журнале пропечатали, — сказала Марья. — Надо только к офене за уксусом послать, а то ты почти весь извела, а скорлупа еще есть.

— Офене? — переспросила я. Что-то смутно завертелось в памяти.

— Я-то в прошлом году много уксуса не стала ставить, куда мне его много, хозяйства почитай и нет. Купить надо. Как раз офеня в Отрадное приехал.

Отрадное — это деревня, видимо.

— Он только сегодня приехал, еще пару дней простоит, — сказала Дуня.

Значит, офеня — это бродячий торговец. Надо дать Марье денег, и пусть с Дуней сходят посмотрят, что в хозяйстве надо.

Пока Дуня занималась блинами, Марья села перебирать гречку, а я — чистить лук и картошку. Будет завтра гречневая каша с грибами и луком и рассольник. А на ужин — да вот хоть ту же гречку заверну в блинчики. Или яйца с солеными грибами и луком, тоже хорошо будет. Я подготовила все, что нужно, чтобы только чугунки в печь сунуть, когда она освободится.

— Кушайте, барыня, — сказала Дуня, поставив на стол две тарелки с высокими стопками блинчиков.

— А я сейчас сметанки достану. — Марья попыталась встать с табуретки. Я остановила ее.

— Сама достану. — Ох, судя по тому как она держится, просто шерстяного платка на поясницу будет недостаточно. — И садитесь со мной.

Марья чиниться не стала, а Дуня начала неловко переминаться с ноги на ногу.

— Негоже мне с вами за один стол. Если позволите, я в девичью заберу сколько можно. И еще Петрушу накормлю.

«Петрушу»?

— Уже «Петруша», — будто прочла мои мысли Марья.

Дуня густо зарделась.

— Жалко мне его. Несчастный он.

— Осторожней, девка, — покачала головой старая нянька. — С жалости все оно и начинается. Жалость нас, баб, и губит. Пропойца он. Несчастья господь всем посылает, на них человек и испытывается. А Петька не сдюжил.

Да уж, попался мне в свое время один такой страдалец, всеми не понятый. Одно хорошее из этого вышло — Леночка, в остальном — сплошные убытки, и не только моральные.

— Так что осторожней, девка, — повторила Марья. — Ты молодая, работящая, глядишь, и без приданого возьмут. А этот… Лучше даже не думай.

Дуня часто заморгала.

— Хватит, — сказала я.

Все равно не услышит. Много я кого в ее возрасте слушала?

— Если Петра покормишь и чаем напоишь — спасибо скажу. А сама с нами ешь. Нечего по всему дому еду растаскивать, тараканов кормить.

— Так тараканы — это к скорому сватовству, — сказала Дуня.

Я поперхнулась. Они издеваются, точно. Все, от кота до Виктора.

________________

[1] примерно 2 кг

Но рычать уже сил не было, поэтому я просто сказала:

— Нам с Марьей сваты ни к чему, а ты их в своем доме будешь ждать. Так что тараканов не подкармливать, посуду мыть сразу после еды.

Кстати, кота бы надо покормить. Мотя, словно прочитав мои мысли, открыл дверь, проскользнул в щель. Завертелся под ногами. Дуня оторвала кусочек блина.

— Позволите?

— У него своя еда, у нас своя. Не полезно ему.