— А хоша бы сгоряча и вдарила, разве я за это должен над ей тиранствовать?.. Если у тебя совесть есть — ты бабу прости, на то она и баба! — горячо проговорил Макаров, не решаясь, однако, прямо сознаться, что любимая им женщина, случалось, костыляла его по шее.

— Однако баба ты сам, как я посмотрю!.. Виданое ли дело, чтобы матрос и таких понятиев!.. Облестила она тебя, значит, вовсе… Я никогда бы не позволил… И, главное, ты вот ушел, а она… гулять станет… Известно, матроска без мужа… Видали мы их в Кронштадте-то! — хлыщевато проговорил Дудкин.

Макаров примолк и словно бы напряженно вглядывался вдаль.

— Что, небойсь, и за это похвалишь, как вернешься? — безжалостно допрашивал Егорка.

Голос Макарова дрогнул, обнаруживая сильное душевное волнение, когда он, наконец, ответил:

— Не все, брат, такие… Хвалить за что же? Хвалить не за что, но ни бить, ни ругать не стану. Это я верно тебе говорю.

— А я свою жену избил бы до смерти и под коленки… К черту, мол, подлая. Сгинь, ежели закона не соблюдаешь.

— Это ты здря мелешь, Егорка! — строго остановил его Макаров.

— Чего здря? Известно, как надо учить баб.

— Да ведь и она — живой человек… Баба молодая, жить ей тоже хочется… За что же я с ей взыскивать стану… Рассуди… Чем она виновата, что муж в море ушел.

Макаров проговорил это с такой подкупающей, убежденной искренностью и с такой простотой, что Дудкин опешил, пораженный словами Макарова, и в первое мгновение не знал, что возразить.

— Однако… и чудной ты, как я посмотрю… Глупый, как есть, глупый ты матрос… Бабы послушался, ушел добровольно, а теперь по ней же скучишь…

— То-то и есть… Так иной раз тошно, что страсть… И обидно, что послушался… Теперь ничего не поделаешь…

— Она, что ж, на месте где живет?

— Нет. Ларек держит на рынке. Торгует по мелочи, так с кваса на хлеб перебивается… А мальчонка наш при фатерной хозяйке, пока жена на рынке… Да ты верно видал ее когда… Такая высокая, здоровая матроска, румяная и горластая… Всех на рынке перекричит… Страсть бойка на язык.

— Звать-то ее как?

— Авдотьей… Торговки ее всё больше «пучеглазой Дунькой» зовут… А еще «булкой», потому как она из себя полная да белая.

— Торговка Дунька твоя жена? — воскликнул Дудкин, и в его голосе прозвучала невольная нотка насмешливого изумления.

— А что? Ты разве знаешь Дуньку? — тревожно почему-то спросил Макаров и, быстро повернув голову, весь насторожился в ожидании ответа.

Еще бы не знать «пучеглазой Дуньки!» Кто из молодых матросов не знал этой разбитной, энергичного вида молодой торговки с большими, несколько выкаченными вперед серыми глазами, с широкими бедрами и круглым мясистым лицом, черты которого хотя и не соответствовали восторженному описанию мужа, но тем не менее обращали на себя внимание не особенно разборчивых матросов. Она была полнотелая, румяная и веселая, ругалась не хуже боцмана и дарила кокетливыми, многообещающими улыбками матросов, зазывая к своему ларьку. И еще летом, перед самым уходом «Ласточки», Егорка был одним из многих счастливцев, которым Дунька давала милостивое разрешение угостить ее стаканчиком водки.

— Так… видел раз на рынке! — отвечал с напускной небрежностью Егорка, стараясь скрыть охватившее его смущение.

И оба вдруг примолкли.

В эту минуту в полумраке ночи, потемневшей от спрятавшейся за тучку луны, под носом, казалось, совсем близко, неожиданно появился громадный силуэт судна, идущего под всеми парусами наперерез клиперу.

— Судно под носом! — тревожно и громко крикнули они почти в одно время, испуганные и изумленные.

— Право на борт!.. — нервно и возбужденно скомандовал вахтенный офицер.

Вслед затем «Ласточка» тотчас же взяла влево и прошла почти по борту «купца». Слышно было, как там залаяла собака и кто-то ругался на английском языке.

Еще минута и «купец» исчез во мраке ночи.

— Экие черти, огней не держат. Чуть было не проглядели! — сердито проговорил Макаров.

— Да… опоздай секунд и быть бы беде… Однако просветлело… Ишь месяц опять выплыл… Вон и «купец» виден… Куда это он идет?.. Как бы ты думал, Вась? — почему-то заискивающим голосом спрашивал теперь Дудкин, вызывая Макарова на разговор.

Но Макаров не отвечал.

Внезапное подозрение невольно закралось в его доверчивое сердце и он еще напряженнее и тоскливее всматривался вперед.

А Егорка искренно жалел «дурака», точно чувствовал себя перед ним виноватым, и в то же время вспоминал веселую «пучеглазую Дуньку», охваченный обаянием этой чудной, ласкающей тропической ночи.

Собрание сочинений К. М. Станюковича. Том 1. — М.: Издание А. А. Карцева, 1897.