Шрифт:
– А вы кто?
– Я из молодости. Вас Молодость поздравляет. Не забыли, как молоды мы были? Так вот, я оттуда.
Я не помнил. Но повеяло чем-то… свежим, и стало легко.
Я не мог вспомнить по голосу, кто это.
– Кто же вы?
– Молодость. Я помню тебя. А ты?
Я посмотрел за окно, так, случайно: там, над тополями, в синем-синем небе, вместо шаров висел громадный букет цветов.
И в ту же секунду я полетел. Так не бывает, не должно быть, в прошлое не вернуться.
– Сударыня, как жаль, что нельзя туда вернуться.
– Почему? Давай попробуем.
– Мы не можем, просто взявшись за руки, уйти туда.
– И не надо. Я-то там. Ты здесь, я там. Давай разговаривать, и у нас всё получится. Погуляем по даль-далёкому.
– Не искушай меня без нужды возвратом юности моей, – пропел я.
– Как раз в этом у тебя громадная нужда.
– Сударыня, говорите вы, как дьявол, ласково и нежно, убедительно. А рога-то поди наготове, чтоб пронзить жертву.
– Рога? А где же они, дружок?
– Где, где… На груди. Вон какие.
– На груди – груди. Не трогай грудь.
– Ага! Это что ни на есть рога, их дьявол ради маскировки в сладостные выступы превратил.
– Неправда. Это груди. Деток кормить.
– Это когда дети есть. А так рога наиострейшие, насмерть заколоть могут.
– Неправда. Заблуждение.
– Скольких угробила?
– Хоть одного покажи.
– А я? До сих пор помню, как ткнула меня грудью – и насквозь.
– До тебя очередь не дошла.
– Позвонила, значит, снова подбираешься.
– Поздно. И рога уже не те, и ты толстокожий.
– Как знать. Попробуй! – предложил я.
– Сам напросился.
В трубке что-то щёлкнуло, и явились глаза за разноцветным букетом шаров. Они прямо из букета явились. А потом спрятались за цветы и смотрели. Я ясно их видел – большие, тёмные, с густыми ресницами.
Она молчала. Я хорошо помнил, что она всегда молчала и только смотрела на него. Это было в школе, в шестом классе.
Вообще-то девочки ему были безразличны, он их не замечал. Но когда она так смотрела…
Глаза были тёмные-тёмные, и в них было что-то другое. Я не понимал что, но мне был интересен другой мир её глаз, таинственный мир. Я притягивал, и внутри что-то происходило. И я опять не понимал что.
И я рассказал об этом молодости.
– Может, не надо больше?
– Надо. И приходи ко мне, моя Молодость, приходи почаще.
И в мир лекарств и запахов кухни вошло время.
И глаза девочки из шестого класса.
Это время не отвоёвывало место среди его книг и музыки, живописи и Интернета. Оно ни с чем в его душе не конфликтовало. Просто оно вошло, и всё.
А может, оно и не уходило? Жило само по себе рядом, а потом раз – и вернулось.
У всех ли так бывает?
На солнце шары превращались в громадный букет цветов, и он качался на ветру.
Было радостно.
И вдруг за букетом мелькнули глаза девочки из шестого класса. Они смотрели оттуда внимательно.
Мурашки по коже. Внутри всё сжималось, подступали слёзы.
А может, это не глаза, а тучки? Или прошлое?
Глаза уходили с тучками… или в прошлое?
Так он и не поговорил с ними.
«Переход на Кольцевую линию».
Жаль, что в жизни его нет.
Можно было б доехать до шестого класса по Кольцевой, посмотреть и вернуться.
Позвонила Молодость:
– Не помнишь, сколько стоит билет на танцульки?
– Тебе зачем?
– Потанцевать захотелось.
Я не помнил. И они стали вспоминать, под какую музыку танцевали и как. Вспомнили всё.
И опять внутри что-то ёкнуло.
– Я на танцы собиралась как на демонстрацию, даже лучше. Помнишь демонстрации, как радостно на них было, как живописно? А на танцульки я старалась одеться получше, сделать причёску, глазки подвести, губки подкрасить… Но так, чтобы мама не заметила. И каждый раз моё сердечко замирало. Пусть ничего не происходило, но оно замирало. И так каждый раз. Как на праздник на танцы ходила. Представь, сколько праздников у меня в году было. Особенно летом. Любила я потанцевать.