– Андрей то имеет в виду. – Вступился Владимир. – Что если бы советский строй был бы нежизнеспособен, то Сталин бы никогда не смог аграрную страну превратить в промышленного гиганта, опередившего все страны мира за десять лет.

– Ну, знаете ли. – Вновь вступился за меня Леша. – Диктатура всегда очень эффективна на короткий срок. Она загоняет массы людей в жуткие условия и заставляет трудиться не покладая рук. Поэтому сталинское жесткое обращение с огромным количеством рабочих и дало такие плоды. Но страна не может все время существовать в таких жутких условиях. Никто это не выдержит.

– Да кто кого загонял? Слушай, Леш, давай на живом примере. А то голословно получается. – Владимир перебил его. – Вот возьмем мой родной уральский город Магнитогорск. Если ты будешь изучать его историю, то узнаешь, что металлургический комбинат начали проектировать в конце двадцатых, а закончили строительство… в 1932-м году! Ты же сам проекты выполняешь, можешь представить себе, насколько это невозможная ситуация. Один проект должны были делать пять лет, а вместо этого стройку завершили за четыре года.

– Это чудо какое-то. – Произнесла Катя.

– Чудо! Это люди, которые строили комбинат, стоя по горло в холодной речной воде. Это уральские инженеры, начавшие строительство одновременно с проектированием. Можете себе такое представить в современном мире или где-то на западе? Проектирование шло параллельно со строительством! Всюду на такие стройки приезжали зараженные коммунизмом люди и брали на себя самые сложные задачи. Потому что не может подневольный человек совершить, как ты правильно заметила, Катя, чудо. Даже за деньги – не может. А за идею – да.

– Хотя Сталин платил очень высокие зарплаты, соразмерно вкладу рабочего или инженера в проект. – Заметил Андрей. – Это при Хрущеве всех уравняли, и смысл работать лучше других утратился.

Не слушая его, Владимир продолжил свою мысль:

– И вот каждое такое чудо как Магнитогорск возьми изучать, читать про него, и увидишь, что история везде одинаковая: неравнодушные люди, которые в самых невозможных, немыслимых ситуациях устраивают совещания и все-таки находят выход.

– Всегда, когда меня спрашивают, какой я национальности, – вдруг сказала Наталья, и голос ее задребезжал внезапно, как у старушки, отчего я внимательно посмотрел на нее: была ли она в самом деле так молода, как я решил в начале? – Я говорю: я не русская, не украинка, хотя в моих жилах течет и та, и та кровь, а я – советский человек. Только в Советском Союзе были бесплатная медицина, образование, детские садики, всюду библиотеки, наконец, выдавали бесплатно жилье. Я когда рассказываю об этом немецкой молодежи, что в деревне можно было сразу после выхода на работу получить квартиру от государства и рожать детей в двадцать лет – мне никто не верит. Им это кажется невероятным. Но так было, было! И в каждое деревне больница, роддом. Да, под конец накопилось много изъянов, много ошибок, так ведь было и столько хорошего, так ведь надо было просто исправить эти ошибки, зачем же было ломать все до основания?

– А все-таки в Германии демократия. – Сказал Леша. – Ведь это же лучше социализма и российской или сталинской тирании?

– Демократия! – Со смехом воскликнул Андрей, и лицо его разошлось в лучах сухих морщин, выдававших возраст. Все остальные, кроме детей, которым этот разговор был необычайно скучен, засмеялись вместе с ним. – Что такое «демократия», Леш?

– Народная власть, ведь у людей есть избирательные права.

– Вернее сказать: у них есть иллюзия избирательных прав. А уж как там проходят выборы, и кто ими руководит – остается за ширмой.

Его перебил Владимир:

– Народная власть – это когда все ресурсы в стране и все предприятия принадлежат народу, как было в советское время. А демократия – это когда виновник народных страданий не один, а рассеян на тысячи мелких единиц. Кого именно винить в ухудшении жизни в стране? Кого обвинять в попрании прав и свобод человека? Все эти политики меняются быстрее, чем туалетная бумага у тебя в доме. А между тем происходит что-то нехорошее, на что ни я, ни любой другой человек в Европе не может повлиять.

– При этом все ресурсы и предприятия принадлежат не народу. – Продолжила его мысль Катя.

– Вот именно! – Воскликнул Андрей и, мне показалось, как будто подмигнул ей.

Внутренне я закипал, но не оттого, что не знал, что возразить, а оттого, что должен был выслушивать эти старческие, далекие от действительности речи, притворяясь, что я уважаю мнение своих собеседников, не имея возможности спорить с ними, потому что не хотел дальше обижать их. Все эти рассуждения напомнили мне вздохи моих дедушек и бабушек, но ведь последние были намного старше Андрея, Владимира или Натальи, последние не видели мира, ничего не знали, кроме «совка», а эти… мракобесы! Жили в Германии и пускали слезу по чему? По Советскому Союзу! Мне хотелось плеваться, и я опасался, что выражение моего лица выдавало меня с потрохами.

Но тогда, когда мне казалось, что тошнотворнее быть не может, вдруг Катерина продолжила:

– Мне иногда кажется, что пройдут тысячи лет, а люди будут изучать историю от начала времен и говорить: за всю историю мира была лишь одна попытка построить совершенное общество, человеколюбивый строй, и эта попытка была предпринята в Советском Союзе. Советскую культуру будут изучать наряду с античной как яркий образец высшего искусства, при том античная культура будет неизменно проигрывать советской, потому что одна содержала в себе лишь все оттенки страсти, а другая: все оттенки мысли, чувства, добра и стремления к совершенству. Вы должны гордиться, что родились и выросли в такой стране, а мы – что родились и воспитывались советскими людьми, на обломках такой державы, впитывая в себя – вместе со всеми западными культурными отходами – все-таки и советскую культуру тоже.