— А вдруг… — Павел замер. — Ты слышал?

— Так, всё, нахуй! — решительно заявил Тимур. — Пошли в гостиную.

Бродский повиновался, и они вышли в гостиную, перед этим сходив на кухню за «маленькой».

— Так, братан, мне кажется, что мы сходим с ума, — поделился мнением Кузьмин. — Тут никого нет.

— Я сначала тоже так думал, — произнёс Бродский. — Но ты же слышал?

— Я сам уже не могу понять, что я слышал, а что нет, — ответил на это Тимур. — Был бы здесь человек, мы бы его уже нашли.

— Бля, балкон! — вскочил Павел.

— Братан, забей, — поморщился Тимур. — Давай по маленькой и спокойно посидим.

— Давай, — легко согласился Бродский.

Тимур много раз чиркал зажигалкой.

— Блядь, пожалуйста, — взмолился Павел. — Ты можешь её нормально поджечь.

— Да на, сам попробуй! — кинул ему зажигалку разозлившийся Тимур.

Павел несколько раз попытался зажечь зажигалку своими трясущимися руками, после чего потряс её возле уха.

— Газа нет, — констатировал он.

— Ты как это понял? — нахмурился Тимур. — Услышал ухом, как газ кончился?

— Ну, он же жидкий! — ответил Павел недоуменно. — На, сам попробуй!

— В натуре, пусто, — согласился Тимур, после того, как потряс зажигалку у своего уха. — Другой у нас нет…

— Я видел у тебя на кухне спички, — вспомнил Павел. — И ещё грязная шлюха оставляла на балконе свою зажигалку.

— Пошли на балкон, — встал Тимур. — Заодно покурим сигареты.

— Гоу, — подорвался Павел.

Примечания:

1 — О совании мефедрона себе в жопу — так, чисто технически, можно. В жопе тоже находится слизистая, способная впитывать различные вещества, в число которых входит и разная наркота. Солевые жабы, которые не знали, что её можно курить, из-за чего нюхали её и нахуй сожгли себе слизистую в носу, рано или поздно, прибегают к резервному приёмнику кайфа — к своей жопе.

2 — Цвет мефедрона — розовый цвет кристаллов — это признак того, что кого-то хотят наебать. Нет никаких производственных особенностей, кроме покраса пищевым красителем, чтобы это говно приобретало розовый цвет. Кто-то говорит, что его красят в розовый, чтобы особо выделить среди других сортов говна, но реальность приземлённее — это нужно, чтобы замаскировать примеси, выдаваемые характерными оттенками кристалла. Наркоторговля — это лишь незаконный бизнес. А бизнес всегда о максимизации прибыли. Чтобы совсем максимизировать прибыль бизнеса, построенного на платном кормлении жаб говном, можно и нужно бодяжить конечный продукт разными инертными или не совсем инертными примесями. Бодяжат это говно всем, что есть на кухне — от безобидной лактозы и сахара, заканчивая «солью». Но последнее делают редко, так как солямбу можно продать отдельно, хотя экономическая выгода от смешивания более дорогого мефедрона с дешёвой «солью» есть.

3 — VHQ — Very High Quality — в переводе с английского это означает «Очень Высокое Качество». Таким образом наркобарыга пытается показать, что вот у него точно на производстве высокие стандарты контроля качества, высокая степень очистки конечного продукта, изначально самые качественные прекурсоры и так далее. На самом деле, это просто ебаные разговоры в пользу бедных. Как правило, в нарколабе работает какой-то упоротый Рик Санчез, в трениках и резиновом фартуке, мешающий хуй знает откуда взятые прекурсоры в трёх банках одновременно, работая на количество и щедро бодяжа конечный продукт подручным дерьмом, найденным на кухне.

Примечание:

Автор осуждает любые виды приёма наркотиков и резко отрицательно относится к наркоторговле. Сегодня мы поговорим о таком явлении, как созависимость. Это явление, при котором родственник или близкий жабки становится эмоционально и психологически вовлечён в проблему этой самой жабки. Созики начинают подстраивать свою жизнь под поведение жабки, что постепенно приводит к тому, что они теряют контроль над своей собственной жизнью, подавляя личные нужды и желания в пользу поддержки жабки, которая вообще никак не будет препятствовать этому процессу, потому что созависимость — это взаимодействие двоих. Впрочем, бывают случаи, когда целая семья впадает в созу к жабке, с тем же результатом — семья поддерживает жабку, морально и материально, а жабка всё глубже и глубже погружается в свою зависимость. Созависимость — это насквозь деструктивная хуйня. У созика, как правило, срабатывает целый комплекс механизмов — от гиперопеки и чувства вины, до синдрома спасателя и болезненной любви покататься на эмоциональных качелях. Из-за родительских, родственных или супружеских чувств созики склонны верить обещаниям ебаного наркомана, поэтому история о «да я уже завтра завяжу, последняя доза» повторяется раз за разом. Верят, прощают, тогда как единственный адекватный вариант — оторвать этот жабий ломоть нахуй и сдать его на реабилитацию. Реально нередкий эпизод созависимости — когда мать держит за руку хапнувшую соли жабу, чтобы она легче переживала мык. И, кстати, чисто для информации. Долгое время статистика реабилитации жаб в людей была очень хуёвой, по причине того, что работа реабилитационного центра проводилась только непосредственно с самой жабой. Но если вокруг жабы успел сформироваться круг созависимых, то возвращение новоиспечённого человека в этот круг вело лишь к тому, что он довольно-таки быстро снова оборачивался в жабу. В общем, созависимость — это самоподдерживающаяся деструктивная форма взаимоотношений, сформировавшаяся для заглубления жабы в её зависимость и когда реабилитированный в неё возвращается, исход может быть только один. Поэтому, когда реабилитационные центры что-то поняли и начали проводить работу с родственниками лечащихся жаб, на группах созависимости, статистика успешных реабилитаций резко пошла вверх. Любопытно, да? Жабы гробят не только себя, но и своих родственников, но и родственники тоже гробят жаб — это называется созависимость. И я тут даже краешка хуя этой хтонической ебени не показал.

*7 сентября 2017 года, г. Санкт-Петербург, квартира Тимура*

— Алло, Бродский? — услышал дико выпучивший глаза Павел голос в динамике.

— Да, алло! — ответил он.

— Ты где пропадаешь? — спросил голос.

— А это кто? — озадачился Павел, пребывающий не совсем в сознании.

— У тебя с головой всё в порядке? — начал раздражаться голос в трубке. — Это Антон Иванович, твой куратор!

— А-а-а, — узнал его Бродский. — А что случилось?

— Что случилось?! — возмутился куратор. — Почему на тебя преподаватели жалуются?!

— Я не знаю, — честно ответил Павел.

— Не знаешь?! — впал Антон Иванович в ярость. — Посещаемость упала, а когда ты соизволяешь прийти, то спишь прямо на занятиях! Как ты всё это объяснишь?

— Я болею, — нашёлся Бродский.

— Справку принеси, — потребовал куратор. — Ты открыл больничный?

— Нет ещё… — осторожно ответил Павел. — Последние два дня сильная температура была. Даже встать не мог.