Магнолия тоже закутывается в шаль, так как поленья догорают, и я машинально отмечаю — не собирается ли Дормер что-то с этим делать? Предвидится суровая зима и адепты не должны оплачивать дрова из собственного кармана.

— Кем он был в Траниире и какое предательство совершил? — поторапливаю я Алис.

— Он был жрецом, — задумчиво отвечает она и распускает волосы, чтобы перед сном переплести косу.

Через некоторое время мы все закутаны в одеяла и слушаем Алис.

— Сантар открыл ворота драконам, когда они напали. Сам же ограбил храм, в котором служил, и скрылся. Слуги, бывало, слышали его разговоры с женой и оттуда знают эту историю. Единственное, о чем Сантар никогда не упоминал — это причина, почему он пошел на такое преступление.

— И боги его не покарают? — возмущенно восклицает Магнолия.

Алис пожимает плечами и глубоко вздыхает:

— Так это Траниирские боги. Кто их знает, может, они вообще ненастоящие.

К сожалению, Алис останавливается, поскольку больше ничего о Сантаре не знает, но мне ее рассказ дает небольшую зацепку. По всей видимости, мой отец отправился отражать нападение драконов, а мать осталась одна дома.

— Что из себя представляет жена мэя Сантара? — спрашиваю я.

Алис зевает, прикрыв рот рукой, и поудобнее устраивается. Магнолия тушит слабенький магический светильник.

— Говорят, что особа она неприятная, как и ее муж. Серая такая, сварливая.

Я ложусь на спину, но сон не идет. Сантары вызывают во мне странный иррациональный страх. Как только подумаю, что они разорили дом Санвеллов, так руки и ноги холодеют. Жуть какая. Подобные преступления нельзя оставлять безнаказанными!

Несмотря на тяжелые мысли, уснуть все-таки получается, а под утро внутренний будильник выдергивает меня из тяжелого, полного кошмаров, сна. Мозг включается, напоминая, что сегодня наконец-то пришла пора снова открыть книгу.

Соседки спят и я передвигаюсь на цыпочках, чтобы ненароком не разбудить их.

Выходить во двор на рассвете страшно. И холодно. Хотя сам замок тоже кажется жутким — пугают и витражи, и статуи ученых древности, но особенно нервируют гаргульи и какие-то непонятные мелкие существа, иногда встречающиеся в коридорах.

Мне удалось разглядеть огненную саламандру, маленького дракончика, похожего на ящерицу, большого белого кота.

Возможно, это чьи-то фамильяры, но не исключено, что просто магические животные, прижившиеся в стенах академии.

Нилс подлетает к самым замковым воротам и я кидаюсь к нему. Только сейчас понимаю, как напряжена от страха, да еще и окоченела. Взбираюсь на фамильяра, напитываясь его теплом.

“Нилс, неужели книга даст ответы на мои вопросы”?

Фамильяр набирает высоту, а я достаю из сумки, перекинутой через плечо, фолиант. Руки подрагивают, дыхание спирает, но на спине виверны я нахожусь в магическом коконе, не позволяющем морозному ветру меня трепать.

Открываю книгу и смотрю на льющийся со страниц свет. А потом тихо спрашиваю:

— Расскажи про печати, перекрывающие или крадущие магию. Как их ставят и что при этом происходит?

Книга радостно мигает золотыми лучами и выдает:

— Магия это запрещенная во всем Аррахе и практикуют ее бродячие колдуны. Ставятся печати юным магам, еще не способным защитить себя.

— А зачем ставят печати? — я знаю ответ, но все равно интересуюсь. В моей истории не должно остаться недосказанности, да и когда еще выпадет случай свободно пообщаться с книгой?

— Чтобы превратить мага в донора, — серьезно произносит книга и снова мигает. — Светлая печать подавляет силы, не позволяет несчастному пользоваться даром. Черная высасывает из него магию и передает другому, тому, кто привязан к донору.

— Донор слабеет?

— Да. Его тело разрушается, и тогда привязанный к нему паразит выпивает остатки магии, окончательно усиливаясь. Процесс сложный, но одним махом достать из человека магию невозможно.

Я вожу кончиками пальцев по чешуе Нилса и внутренне содрогаюсь от подлости Сантаров. Нет, это нельзя так оставлять, но что я могу поделать? Как наказать преступную семейку? Как найти отца?

А мать? Вдруг ее больше нет…

— Печати снимают через... переживания? — задаю я новый вопрос.

— Через сильные эмоции или боль, — свет, льющийся из книги, усиливается и она вздыхает. — Иногда достаточно страха или душевного напряжения. Все очень индивидуально.

— На меня наложили такие печати, но я их скинула… правда через много лет. И я ничего не помню.

Тут книга начинает сиять как новогодняя елка, к золотым лучам добавляются разноцветные блики и я пугаюсь, что мы привлечем внимание какого-нибудь пролетающего мимо дракона или еще кого-нибудь опасного.

Накрываю фолиант полой плаща и с замиранием сердца задаю последние вопросы: