Шрифт:
Мне ближе тот, кто бережет Закат,
Я не приемлю вашу блажь святую.
Вы рветесь в рай, а я спускаюсь в ад.
Для всех чужой, я не вернусь назад
И вечности клинком отсалютую…[1]
Создатель, сколько себялюбия! В такой душе больше никому не найдется места.
— Хорошие стихи, монсеньор, — пробурчал Дик в свой бокал.
— Вы чрезвычайно любезны, герцог. Вы пишете стихи?
— Нет, монсеньор.
— Вы унылы, как старогальтарский стоик… Знаете, я уверен: если бы какой-нибудь древний анакс заподозрил бы вас в измене и послал бы к вам гонца с приказом выпить отравленный кубок, вы глотали бы яд с таким же равнодушным видом, как это вино.
Ричард застыл. Он догадался?..
— Поставьте бокал на стол, герцог, — приказал Алва, криво улыбаясь. — Ваша трагедия не удалась.
Дик в панике плеснул себе в рот остатки вина, но не успел сделать ни глотка: «Черная кровь» вдруг бросилась ему в лицо, а бокал вылетел из руки, больно ударив по губам. Инстинктивно Ричард схватился за кинжал, но стальная рука эра выкрутила ему запястье до хруста. Кинжал упал на ковер. От боли перед глазами у Ричарда поплыл серый туман. Правой рукой Алва сгреб его за ворот рубашки и вытряхнул из кресла. Дику показалось, что он повис над полом, как рыба, вытащенная за жабры.
— Хуан! Лопе! Хосе! — рявкнул у него над ухом Ворон, словно командуя на поле боя.
В коридоре послышался шум, потом – топот бегущих ног. Ричард слабо потряс головой, пытаясь избавиться от капелек вина, попавших в глаза и на ресницы. Хлопнула дверь, и Дик, повинуясь броску эра, перелетел через весь кабинет, как снаряд, выпущенный из катапульты. Слуги едва успели подхватить его.
— Соберано?..
— Разоружить и обыскать!
Если кэналлийцы и растерялись, то только на долю секунды. В следующий миг Ричард почувствовал, как грубые руки вытряхивают его из камзола и перевязи и без всякой деликатности роются в карманах штанов. Он принялся инстинктивно отбиваться, даже не задумываясь о бесполезности этого.
— Где Кеннет Кохрани?
Вопрос прозвучал в затуманенном сознании Дика так, словно прошел сквозь толщу воды.
— Я не знаю, соберано, — негромко ответил встревоженный голос Хуана. — Его милость сегодня вернулся домой один.
— Где ваш паж, герцог?
До Ричарда, наконец, дошло, что вопрос обращен к нему. Он прекратил бессмысленно извиваться и просипел в перерывах между вдохом и выдохом:
— Я… отпустил его… до вечера.
— Куда?
— Я отпустил его, — упрямо твердил Ричард, облизывая распухшие губы.
Алва повернулся к Хуану:
— Когда вернется, проводить ко мне. Хосе, сюда!
На стол с остатками вина посыпалось содержимое карманов герцога Окделла: кошелек с двадцатью таллами, разнокалиберная мелочь, перочинный нож, носовой платок с монограммой, вышитой матушкой собственноручно, томик баллад ин-октаво, печатка на цепочке, письмо от управляющего Гориком, несколько зубочисток, записная книжка… и кольцо от эра Августа со свернутой оправой. Алва брезгливо поднял его двумя пальцами.
— Вы бездарный отравитель, герцог.
— Что произошло, соберано? — тревожно спросил Хуан, бросая на Ричарда недобрый взгляд.
— Ничего особенного, — отмахнулся Алва с презрительной гримасой. — Просто герцог Окделл возомнил себя героем трагедии Дидериха и напился отравы. С тем, кто снабдил вас ядом, юноша, я разберусь позже, — бросил он Ричарду. — Что же до вас самого… Не думайте, что вам удастся так легко отделаться.
Почуяв недоброе, Ричард рванулся из рук кэналлийцев так, что рубашка затрещала по швам. Лопе и Хосе перехватили его в последний момент.
— Карьярра! — выругался Алва. — Держите его крепче! Хуан, мне нужны рвотный камень и два кувшина воды.
___________________
[1] Стихотворение принадлежит В. Камше.
Глава 2. Дуэль. 1
8-9 день Весенних Молний 399 год Круга Скал, Оллария
1
Ранним утром 8 дня Весенних Молний на заднем дворе дома барона Феншо, ворота которого выходили на Старую Часовенную улицу, разворачивались две повозки. Первая благоухала свежеиспеченным хлебом, ароматными булочками и вафлями, только что доставленными прямо из пекарен; этот запах смешивался с более тяжелым мясным духом, шедшим от колбас и окороков, а также битой домашней птицы, сложенной в большие плетеные корзины в глубине подводы. Вторая повозка всего полчаса назад въехала в столицу через заставу Трех сержантов: она прибыла из фермы в Нейи, где управляющий барона закупал свежие яйца, густые сливки в горшочках и превосходное масло. Сам управляющий, старик Одилон Вуазель, лично спустился во двор, чтобы осмотреть груз – несколько дней тому назад у барона поселились знатные гости, и Вуазелю не хотелось ударить в грязь лицом.
Пока слуги разгружали телеги, Вуазель бегло осмотрел двор. Неприметный парень, спрыгнувший с первой повозки, перехватил его взгляд и поднес руку к шляпе, словно намереваясь снять ее в знак приветствия. Что-то в этом жесте вежливости привлекло внимание управляющего. Возможно, он просто узнал парня; во всяком случае, он тут же подошел к нему. Тот окончательно сорвал шляпу с головы и низко поклонился.
— Якоб? Вы?..
— Доброе утро, господин Вуазель! — отозвался Якоб елейным тоном. — Рад видеть вас в добром здравии. Тут дело вот в чем: папаша Огюстен попросил меня передать вам записочку. Это по поводу текущего счета. Не извольте беспокоиться: папаша Огюстен знает, что господин барон всегда платит аккуратно.