Дело не в том, что мне не понравилась свекровь. Наоборот, она довольно милая… Но я здесь совершенно случайно! Надо срочно обсудить все с Олегом и решить, как нам быть дальше. Пока он там притворяется Лениным в мавзолее, я отдуваюсь за двоих. Повезло, что Маруська рядом и играет на моей стороне, иначе я бы не справилась. Терпеть не могу лгать – мне проще рубить правду-матку в лицо. Боюсь, что Елизавета Андреевна наших высоких отношений не поймет...

– Очень жаль, - выдавливаю из себя, надеясь, что звучит искренне.

– Мне тоже. Я бы с удовольствием познакомилась ближе. Вы первая девушка, которую Олег привел в дом после… - осекается на полуслове, покосившись на внучку.

– Понимаю, - тихо отзываюсь, перекатывая вкус горечи на языке.

Она говорит о Маруськиной маме. Значит, с тех пор, как она умерла, у Высоцкого не было серьезных, постоянных отношений. Только девки «по графику» вроде Крис…

И меня…

Наверное, лучше бы он не вспомнил нашу брачную ночь.

– Я тороплюсь в художественную студию, где провожу занятия для школьников, - косится на изящные наручные часики.
– Я и так уже немного опаздываю. Надеюсь, я могу оставить с вами Марию, пока Олег не проснулся?

– Бабуня, ну, ты чего? – вскрикивает девочка и топает ножкой.
– Мама Саша даже из школы меня забирала однажды! Давай я тебя поцелую на прощание – и езжай уже на свою работу, - бесцеремонно прогоняет ее.

– Марусь! – фырчу на нее, а после обращаюсь к бабушке. – Я присмотрю за ней, не переживайте. Хорошего вам дня.

Обхватив одной рукой малышку за плечи, второй закрываю дверь за свекровью.

– Фу-ух, - выдыхаем мы одновременно, уткнувшись лбами в деревянное полотно.

Переглядываемся, сдавленно хихикаем и тут же принимаем серьезное выражение, как по команде.

– Долго же папа тебя охмурял. Я уже думала, все… - вдруг выпаливает простодушно. Ее бесхитростность загоняет меня в угол.

– Нет, Марусь, ты все неправильно поняла, - выставляю ладони перед собой.

– На тебе рубашка папкина, - припечатывает меня одной фразой, как муху газетой.
– Я вчера лично помогала ему одежду развешивать.

– Это потому что… я свою блузку испачкала, - неумело оправдываюсь.

Недоверчиво пожав плечами, Маруська берет меня за руку и ведет на кухню. Усадив меня за стол, сама бойко шагает к кофемашине, поднимается на носочки, ставит кружку и со знанием дела нажимает необходимые кнопки.

– Папа любит черный, крепкий и без сахара, – комментирует каждое свое действие. – А ты?

– Сладкий и наполовину разбавленный холодным молоком, - машинально признаюсь.

Взмахнув кудрями, Маруся открывает холодильник, находит тетрапак с молоком, пробует, не скисло ли оно, и только потом наливает в кофе, предназначенное мне. Минуту спустя ставит кружку на стол передо мной.

– Приятного, - не забывает пожелать.

Эспрессо для папы она оставляет на столешнице. Видимо, Высоцкий пьет его на бегу перед тем, как умчаться по делам.

Наблюдаю, как семилетняя кроха хозяйничает на кухне, а у самой глаза щиплет от подступающих слез. Она ведь таким образом потерю матери компенсирует. Заботится об отце, ухаживает за ним, готовит кофе с утра… Делает все то, чем обычно занимается жена.

Больно… Прижимаю руку к горлу, где застрял колючий ком. Душит, не позволяет говорить.

Бедная девочка... Они оба несчастные...

– Давай помогу! – откашлявшись, подскакиваю с места.

– Блинчики умеешь? – лукаво ухмыляется она, взбалтывая остатки молока в пачке.

– Легко, - занимаю ее место у плиты.

Достаю сковороду, набираю из холодильника все ингредиенты, замешиваю тесто.

– Так, Сашка, ты мне нравишься, - доносится позади меня. Не оборачиваюсь, прячу смущенную улыбку. Какая же Маруська милая! Просто очаровашка. Ее невозможно не любить. Правда, чересчур прямолинейная.
– Я хочу, чтобы ты осталась с папой. Я дам тебе такую рецензию, - явно повторяет слова, услышанные от Высоцкого, - что он обязательно влюбится.

– Отношения между двумя людьми гораздо сложнее, - мягко объясняю и оглядываюсь, спотыкаясь о непонимающий взгляд девочки. – Недостаточно просто приказать…

– Пф! Да папка вот у меня где, - сжимает кулачок и показывает мне.

– А он об этом знает? – заливисто смеюсь.

Стоит лишь представить, что гроза всех рестораторов Высоцкий под каблуком у семилетней доченьки, как меня пробирает на дикий хохот. Смахиваю слезы со щек, едва не сгибаясь пополам.

– Он меня обожает, - важно и самодовольно заключает она, развалившись на стуле.

В этот момент так своего отца напоминает, что мне становится не по себе. Передергиваю плечами, прогоняя полчище мурашек, вздумавших устроить парад на моей коже.