Выслушав Римкуса, Федосеева решила произвести следственный эксперимент. Для этого она вышла из проходной завода и быстрым шагом направилась в магазин, в котором Римкус будто бы покупал водку и колбасу. Подошла к кассе, потом к одному прилавку, к другому, постояла около них ровно столько, сколько требуется для того, чтобы продавцы могли взять чеки, отпустить вино, нарезать, взвесить, завернуть в бумагу триста граммов колбасы, и тем же шагом вернулась обратно на завод.

Оказалось: чтобы сделать покупки, надо было затратить совсем не такое количество времени, какое якобы — по его словам — затратил Римкус. Да никто на заводе и не видел, чтобы он выходил в тот день из проходной до окончания работы. Вся его версия о случайном, непреднамеренном, убийстве Кочергина была ложью, попыткой спасти свою жизнь. Федосеева разоблачила его и в этой лжи.

Суд приговорил Римкуса к расстрелу.

А все материалы, связанные с расследованием дела, были переданы в криминалистический кабинет городской прокуратуры, где проходят обучение юристы. Передали их не для того, чтобы лишний раз подчеркнуть: вот, мол, какие бывают на свете преступления, — а исключительно с научно-педагогической целью. Чтобы показать на этом примере, как настойчиво, не отступая ни на шаг, должен пробиваться к истине советский следователь.

ЧЕРВЬ СТЯЖАТЕЛЬСТВА

«Прошу обратить внимание на то, что директор комбината «Трудпром» № 3 Ильин живет не по средствам. Считаю, что неплохо будет, если органы расследования поинтересуются, откуда этот человек берет деньги. Все ли у него обстоит в порядке на службе?»

«Прошу принять меры к директору комбината «Трудпром» № 3 Ильину. Он вымогает взятки со своих подчиненных, а если их ему не дают, придирается к людям и увольняет с работы: то якобы за прогул, то якобы за пьянство, которых на самом деле нет».

Таких писем, адресованных следственным органам, было несколько. Подписей они не имели. Обычно анонимки не расследуют: их без проверки отправляют в архив. Но на этот раз в милиции и прокуратуре ими заинтересовались. Чувствовалось, что каждое из них — «вопль души». Наверное, совсем невмоготу стало людям, если они решили обратиться за помощью хотя бы таким путем, не называя себя. Видно, боялись, что начальник — бессовестный вымогатель — станет им мстить.

Проверку поручили следователю районной прокуратуры Ольге Беленькой. Товарищи по работе выразили ей по этому поводу свое полушутливое сочувствие. Ведь речь шла о взятках, а юристы знают: нет ничего сложнее для следствия, чем дело о взятке. По нашим законам за взятку одинаково несут ответственность и тот, кто ее берет, и тот, кто дает. Иными словами: преступление это, как некий плод, состоит из двух половинок, которые вместе представляют собой единое целое, — плод, произрастающий на гнилой почве. Не свидетель сидит перед следователем, давая показания по делу, а такой же преступник — взяткодатель. Вот почему и тот, кто берет взятку, и тот, кто дает ее, предпочитают хранить молчание, тщательно укрываться от взора правосудия. Чтобы разоблачить как одного, так и другого, требуется немало усилий.

Беленькая привлекла себе на помощь сотрудников ОБХСС. Они установили, что директор комбината «Трудпром» № 3 действительно живет не по средствам.

Размах у Ильина был широкий. Прежние рамки семейной жизни стали для него тесными. «Мне мало иметь одну жену, — говорил он приятелям в минуты откровенности. — По своим духовным запросам я должен иметь две жены». И верно, через некоторое время Ильин завел вторую жену, взял ее на свое иждивение, хотя не оставил и первую. Так и жили — первая жена со своей матерью и вторая — на одну зарплату Павла Ильича, которая составляла 150 рублей в месяц.

На эту зарплату директор комбината ежегодно приобретал для себя и для новой жены путевки в санатории и дома отдыха. Захотелось второй супруге иметь собственную дачу — Ильин тут же исполнил ее желание: купил дом с садовым участком, правда, не на Карельском перешейке, а в менее шикарном месте — на Пороховых. Что уж там говорить о более скромных подарках! Их Павел Ильич делал не моргнув глазом. Захотела молодая супруга надеть на шею драгоценное ожерелье — пожалуйста: Павел Ильич купил ей бусы из чистейшего аквамарина, тут же выложив за них более двухсот рублей.

Понятно, не зарплата шла на все эти приобретения — ее попросту бы не хватило. Значит, Ильин имел какие-то другие доходы. Это давало возможность предположить: авторы анонимных писем правы — директор комбината «Трудпром» № 3 действительно берет взятки. «Где расход не по труду, там мошенник на виду» — гласит русская пословица.

В ведении Ильина находились гардеробы ресторанов, кафе, парикмахерских. Их обслуживали инвалиды. Время от времени Ильин совершал обход своих владений. Когда в новом нейлоновом плаще, в дорогой серой шляпе он входил солидным шагом в кафе «Север» или в ресторан «Москва», между его подчиненными проносился тревожный шепоток: «Хозяин пришел!»

А он и в самом деле чувствовал себя хозяином. Соответственно и держался. Захочет — направит гардеробщика на хорошее, «доходное» место, где клиент солидный, щедрый на чаевые. Не захочет — переведет туда, где не будет никаких чаевых, одна зарплата, что некоторых работников гардероба совсем не устраивало. Все вопросы, связанные с кадрами, с их расстановкой, Ильин взял в свои руки. Ни его заместитель, ни отдел кадров ничего не решали.

Порядок у Ильина был такой: хочешь местечко повыгоднее — «подмажь» директора. Приди к нему в кабинет, вежливенько поздоровайся и оставь в его ладони мзду. Рукопожатье Ильина обходилось недешево: кому в пять, кому в десять, а кому и в пятнадцать рублей, в зависимости от места, на котором работал гардеробщик. Ощутив в своей руке приятно похрустывающую бумажку, директор делался ласковым, любезным: не руководитель учреждения — отец родной. А вот тот, кто «забывал» зайти к нему в кабинет с «благодарностью», получал недвусмысленное предупреждение. Директор сам приходил к такому в день получки. Павел Ильич терпеть не мог «неблагодарности». Для забывчивых это нередко кончалось увольнением.