— Пройдемте, — охранник становится между мной и Азалией.

— Сервис ниже плинтуса. Мы больше к вам не придем! — фыркает она.

— А вас никто больше и не пустит, — охранник подталкивает ее к выходу.

Азалия оборачивается, хочет мне что-то сказать.

— Пикать никто не разрешал, — цыкает на нее охранник.

Я остаюсь за столиком одна. И так хочется душ принять. Меня будто грязью облили.

Азалия беременна… как я должна на это реагировать?

Никак.

Я стараюсь об этом не думать, я очищаю свои мысли от прошлого. Он сделал выбор, пусть воспитывает ребенка, дальше облизываясь на Злату.

Просто пусть это все будет дальше от меня.

Поистине предательство убивает любовь.

— Извини, что задержался, — Макс возвращается за столик. — Надеюсь, я все правильно понял? Не обидел дорогих тебе людей? — глаза вновь добрыми, искрящимися становятся.

Смотрю на него и смеюсь. Заливисто, что остановиться не могу.

— Что? — Макс выгибает бровь.

— Просто я не так давно именно так и сказала охраннику, что надо мусор вынести, указывая на Влада. Так что ты все правильно сделал.

— О так, ощущение мусора у меня правильное, — смеется со мной в унисон. — Это он тебя на эту променял? — тут же смех обрывается, мрачнеет. — Прости.

— Ничего страшного. Да, его невеста. И как мне сообщил бывший, он меня никогда не любил. Он все еще по Злате сохнет. Помнишь такую?

При упоминании этого имени мужчина напрягается всем телом, по лицу проходит волна отвращения.

— Лучше бы не помнил, — морщит нос. — Помню, как вы соперничали. Она всегда тебе проигрывала и страшно бесилась. И если бы не тот случай… ты бы блистала, я в этом не сомневаюсь. Я был на соревнованиях, когда с тобой это случилось. Потом хотел помочь, узнавал у врачей как ты. Даже пришел в больницу, а вы с этим в обнимку сидели. Ну я и подумал, что нечего мне лезть. И денег у меня тогда не было на лечение… стыдно… Оль, за все так стыдно, — взгляда не отводит, и в его глазах столько горечи и сожалений.

Он не скрывает эмоций, не притворяется, искренний, открытый. Но мне не нравится, чем сейчас от него веет.

— Макс, так чего стыдиться. Я все понимаю, и ты не обязан был. А в тот момент Влад действительно помог, спасибо ему.

— Вы вроде бы хорошо жили. Я интересовался… Но камень на душе все равно остался…

— Какой камень? О чем ты вообще? — хмурюсь.

— Оль, я знаю кто испортил тебе коньки… и я ничего не сделал, чтобы наказать… Должен был, но тогда не сделал. А сейчас поздно уже…

— Кто? — нервно сглатываю. — Ты же был в отъезде. Откуда знаешь?

— Это сделала моя мать. Твой тренер, — с его губ срываются слова, пропитанные многолетней болью.

— Валентина Евгеньевна… — ошарашенно на него смотрю. Все жду, что я ослышалась и Макс сейчас это подтвердит.

Но вместо этого я слышу его глухое:

— Да…

Тру пальцами виски. Закрываю глаза. Это предательство. Да, я узнала о нем через много лет. Но боль все равно реальная.

И я по привычке сражаюсь с этой болью, не позволяю ей завладеть разумом. Но мешает шоковое состояние.

Я в пять лет лишилась родителей. Меня воспитывала бабушка, которая чтобы прокормить нас, помимо пенсии еще работала в маленьком продуктовом магазине. Она была постоянно занята, жутко уставала, не могла она мне в полной мере передать родительского тепла, в котором я так нуждалась.

Я занималась фигурным катанием, отдавала ему львиную часть своего свободного времени. И чем старше становилась, тем больше было тренировок. Вначале у нас со Златой была отличный тренер Галина Семеновна, я к ней тянулась. В какой-то мере ее как мать воспринимала.

И она заботилась. Переживала, часто советом помогала. Я спешила на тренировки еще и потому, что там был мой дом. Там были девочки и наша тренер. Мы были командой. И Злата была мне лучшей подругой.

Соперничество с ней началось у нас гораздо позже. Как раз когда катание переросло на более профессиональный уровень, в тринадцатилетнем возрасте мы перешли в другую школу к Валентине Евгеньевне.

Тогда стало больше соревнований. Злата выигрывала гораздо реже меня, и она начала настраивать коллектив против меня. Распускать грязные слухи.

Я вначале недоумевала от кого они исходят, почему вдруг все стали меня сторониться, потом случайно узнала. Так прервалась наша дружба. Началось соперничество.

А вот Валентину Евгеньевну я любила. Тянулась к ней, слушала внимала советам. Она за нас всегда переживала, была строга, но справедлива. Часто задерживалась, чтобы просто выслушать, что у нас на душе. Говорила, что для победы нужно не только здоровое тело, но и дух.

У меня не было матери, и не было времени на жизнь вне школы и тренировок. Потому она стала для меня родной. Я помню, как она плакала, когда я получила свою первую медаль. Как в ее глазах гордость читалась.