— Останьтесь… — тихо прошептала с постели Беатриса. Голос ее, и так слабый, пришлушил бархатный полог.

— Вы пришли в себя, моя леди?.. — музыкант подошел к кровати, взглянул на бледное, почти слившееся с подушкой лицо девушки и повернулся к домоправительнице. — Думаю, следует принести еще одно одеяло и грелку.

— Вы музыкант? — спросила Беатриса едва слышно.

— Да, миледи. Обычно я так себя называю.

— Спойте.

Фламэ поднял глаза на Бенжамина. Молодой лорд нахмурился, потом все же кивнул. Тогда Фламэ подвинул к кровати низкую скамейку, обтянутую потускневшим бархатом, и распустил шнурки, освобождая гитару.

— Что вам спеть, моя леди?

— Вы знаете песни о любви? — спросила слабым голосом девушка.

Фламэ улыбнулся мягко, нежно и лукаво.

— Давно меня не просили петь о любви, моя леди. Все больше о сражениях, королях, рыцарских подвигах и проклятом Адмаре-Палаче… — переглянувшись с помрачневшим Бенжамином, Фламэ кивнул. — У меня есть для вас песня, моя леди.

Ждет среди древних холмов

погруженная в сон Королева

Что прибудут за ней

пробудят ото сна

и избавят от плена

Что появится рыцарь

на белом коне

пробудит поцелуем

победит злые чары

и мы всем миром запируем

Ждет года и века

погруженная в сон Королева

Что явятся за ней

пробудят и избавят от плена

Ей все грезится рыцарь

на жарком коне

его пышная свита

Зарастают холмы

усыпальница хмелем увита

Верит, ждет, "Он придет!"

шепчет во сне Королева

"Он явится ко мне

пробудит и избавит от плена

Слышу цокот копыт

звон струны

крики соколов ловчих

он придет! он придет!"

Зарастают холмы

и олени в холмах травы топчут

Но однажды в иных временах

погруженная в сон Королева

Вдруг почует вино на губах

пробудится от сна и от плена

С нею рыцарь глазами

губами навек породнится

снова сердце от счастья начнет

как безумное биться

А пока еще спит средь холмов

заколдованная Королева

А пока она ждет — разбудят

и избавят от плена

Я спою про холмы

что травой зарастают

про хмель и оленей…

Умолкнув почти на полуслове, Фламэ закончил балладу затейливым проигрышем.

— Вы не допели, — укорила его леди Беатриса, повернув голову так, чтобы видеть музыканта. Фламэ улыбнулся.

— Допел, моя леди, допел. А теперь спите.

Поднявшись, Фламэ аккуратно завернул гитару в ткань и подошел к окну. Метель разбушевалась не на шутку, снег бил по стеклу, швыряя в окно целые комья. Из-под неплотно подогнанной рамы дуло, и тонкая струя холодного воздуха обжигала пальцы.

— Чем больна моя сестра? — спросил Бенжамин.

Фламэ очнулся и оторвал взгляд от метели.

— Я не врач, милорд.

— Ты вел себя так, словно знаешь, что делаешь. Поэтому я тебя послушался, — Бенжамин помрачнел. — Говори.

Фламэ едва заметно поморщился. О, да минует нас барский гнев, а пуще того — барская любовь, как сказал один куритский поэт. В голосе лорда-наемника прорезались теперь повелительные нотки, которыми так славился в прежние времена его отец. Сказать по чести, Фламэ знавал в те самые прежние времена лорда Шеллоу, и очень того не любил.