В дальнейшем беседа заглохла, что не особенно расстроило Джинджер. Расспросы ее тяготили и пугали, всякий раз могло всплыть слишком много правды. Вся эта правда была, увы, не в ее пользу. Джинджер осадила лошадь с тем, чтобы оказаться в середине отряда, и принялась с важным видом осматривать небо. Пускай думают, что ведьма гадает по полету птиц, а ведьма пока что поразмышляет, благо есть над чем. А по птицам она так и не научилась предсказывать даже дождь.

В полдень, как раз пора было устраивать привал, на дорогу выехали переписчики. Фламэ почуял их давно, как почуял днем раньше слежку ведьмы, но до последнего надеялся, что это разбойники. На Сантогской дороге, ведущей от границы к столице, они не были редкостью. Разбойников Фламэ не боялся: Бенжамин не зря, наверное, носил свой медальон. С самого же музыканта взять, кроме его заплат, было нечего, даже платье на нем было чужое, а чужого Фламэ было не жаль. Но, вопреки всем надеждам и несмелым молитвам на дорогу из чахлого ракитника выехали переписчики.

Были они в королевских черных одеяниях и в доспехах. Последнее показалось музыканту странным и тревожным. К чему бы это слугам королевы, которых не рисковали трогать и самые отчаянные грабители, облачаться в тяжелый черненый панцирь; с чего бы подвешивать к седлу палицы, когда самым страшным оружием чиновников всегда был нож для бумаги? Фламэ пришпорил коня и поравнялся с ведьмой, которой явно было не по себе. Чего, интересно, боялась эта самозванка?

Повинуясь свистку, Бенжамин остановил отряд. Капитан переписчиков жестом приказал юному лорду спешиться и повернулся к своим спутникам. По этому движению, по посадке в седле, по повороту головы, замотанной шарфом, Фламэ узнал его. Лейтенант Суррэль, обзаведшийся за прошедшие годы капитанскими нашивками. Когда капитан снял шарф, Фламэ утвердился в своей догадке. А также в мрачной мысли, что перепись затеяна неспроста.

— Спешиться, — приказал Суррэль. — Всем.

Бенжамин и двое его «дружинников» спрыгнули незамедлительно. За ними, чуть помешкав, последовал Фламэ. Скатился с козел перепуганный возчик, наемный работник, взявшийся сопровождать отряд до столицы за пару золотых и не желающий никаких неприятностей. Только одна ведьма осталась в седле, но и она под тяжелым взглядом капитана сползла на мерзлую, звенящую под ногами землю. Суррэль подъехал ближе, вглядываясь в лица замерших на дороге путников.

За прошедшие годы капитан стал массивнее и, кажется, даже нагулял жирок, чего на службе у королевы Мирабель сделать было непросто. Суррэль славился всегда своей жестокостью, упорством и истовой преданностью. Королеву он боготворил, а значит, исполнял все ее приказы, не раздумывая. Он был, словом, преопаснейший фанатик, и Фламэ начал серьезно опасаться за свою жизнь. Ведьма тоже заметно занервничала, ей, видно, тоже было что скрывать. Что ж, если станет туго, будет на кого указать. Пока же музыкант прижался к крупу своей лошади, пряча лицо в тени, и ухватился за стремя.

— Кто такие? — строго спросил Суррэль, оглядывая отряд холодным цепким взглядом.

— Бенжамин из Тура, — ответил юный Лорд, демонстрируя медальон, — со свитой.

— Из какого такого Тура? — нахмурился капитан. — С северных границ?

— Да, господин, — ответил Бенжамин.

Следовало признать, что держался мальчик отменно. К переписчикам он относился с должным почтением и не поднимал глаз от дороги, где лед складывался в причудливые узоры.

— Запиши, — бросил кому-то Суррэль, подъезжая еще ближе.

Ему достаточно было сделать еще шаг, взглянуть в лицо бледного музыканта и велеть тому снять шляпу. Фламэ сделал вдох и выдох и крепко стиснул стремя. Все обойдется. Непременно.

— Что за свита? — спросил Суррэль, в упор глядя на лорда и его «дружинников». Все трое походили на дворню, в Двенадцатую ночь обрядившуюся в хозяйское платье, чтобы изобразить свиту Бобового короля.

— Мой оруженосец Альбер и мой секретарь Филипп, — ответил Бенжамин.

Суррэль проехал мимо Фламэ и ведьмы, с безупречным чутьем оставляя их напоследок, и указал на повозку, полностью игнорируя кучера, дрожащего от смертельного ужаса.

— Здесь кто?

Бенжамин сделал два порывистых шага, которые по мнению Фламэ вполне могли стоит ему жизни.

— Это моя сестра, милорд. Она нездорова.

— Сестра?

Суррэль выхватил из ножен меч (лорд-идиот и еще больший идиот — его секретарь, похватались за свои) и острием откинул занавесь. В этот момент непременно должно было что-то случиться. Сразу двое знакомых Фламэ со схожими взглядами на жизнь утверждали, что когда напряжение достигает предела, наступает истинная кульминация. Как правило, все взрывается.

Суррэль откинул полог и взглянул на съежившуюся в углу леди Беатрис. Ведьма, не сводящая глаз с разбитого льда у своих ног, ахнула. Дальнейшее запомнилось Фламэ, как взмах руки Судьбы, с которой он был в дрянных отношениях, или же как Провидение Господа, в которого он не верил. Испуганная тусклым блеском стали, или же вновь охваченная безумием, леди Беатриса выскочила из коляски и побежала через поле, путаясь в длинной юбке. Бенжамин кинулся за ней. Первой нашлась ведьма, которая сделала шаг к капитану и неуклюжий реверанс.