— Я мог попросить водителя, — как будто читает мои мысли, — но решил воспользоваться поводом тебя увидеть.

Вот так просто, в лоб: хотел тебя увидеть — приехал.

Я мешкаю пару секунд, а потом немного отступаю от двери, давая понять, что он может войти.

— У тебя что-то горит? — Вадим настороженно осматривается, безошибочно угадывая, откуда идет запах.

— Черт, мясо.

Бегу на кухню, на ходу бормоча, чтобы мыл руки и чувствовал себя как дома. Хотя нет ни единого шанса, что он это услышит. Я собиралась приготовить индюшиные отбивные в кляре из кукурузных хлопьев — все это готовится на большом огне и требует постоянного присутствия, так что за тех пару минут, пока я удивленно хлопала глазами на Авдеева, хлопья превратились в крепко зажаренные угольки. Хорошо, что только с одной стороны.

Пакет ставлю на пол — почему он такой тяжелый? — и кое-как спасаю мясо.

Выкладываю на тарелку отбивные, соскребаю с них подгоревшие хлопья. Становится лучше, но выглядит не как еда, которой я хотела бы угостить пришедшего ко мне в гости симпатичного мужика. Или Вадим зашел только передать «заказ»? С чего я вообще решила, что он хотел задержаться и провести со мной вечер? Даже руки его мыть отправила. Может, Авдеев хочет обсудить ситуацию с Михайлевской?

Пока я пытаюсь прикинуть, что делать с мясом (запасной порции у меня в холодильнике, само собой, нет), появляется Вадим. Осматривает несчастные отбивные, потом мой трагический вид и начинает закатывать рукава рубашки. Пиджак он снял. И с каждом секундой, пока ткань его рубашки задирается все выше по предплечьям, мне хочется выпроводить его за порог под любым, даже самым идиотским предлогом.

С моей стороны было бы очевидным малодушием продолжать делать вид, будто вид его смуглых, мускулистых, покрытых небольшим количеством темных жестких волосков рук никак на меня не действует. Я женщина, а не камень, хотя такие мужики способны даже у куска гранита вызвать обильное слюноотделение.

— Ты… голодный? — Я запинаюсь, потому что на самом деле для начала нужно было спросить, хочет ли он вообще задержаться.

— Голодный, — кивает Вадим и становится рядом, разглядывая две «аппетитно» черных отбивных. — Давай я закончу?

— Думаешь, их еще можно спасти? У меня в холодильнике пусто, если что. Я совершенно никудышная хозяйка. Но зато прекрасно умею готовить «доставку».

— С каких пор подгоревшее мясо перестало быть съедобным? — Вадим еле заметно улыбается и уверенно, за плечи, разворачивает меня в противоположную от плиты сторону.

Секунду жду, а потом все-таки занимаю место за барной стойкой, которая у меня вместо стола. В первой квартире, которую снял для меня Шутов, была такая же. Тогда мне казалось страшно неудобным — садиться на такие высокие стулья, что ноги не достают до пола, потом привыкла, а еще через пару лет это стало обязательным предметом интерьера любой кухни в любой квартире, где мне приходилось жить.

Я машинально ищу взглядом телефон, чтобы проверить сообщения, но он, кажется, остался в прихожей.

Тем временем Авдеев уже сполоснул сковороду, вернул ее обратно на плиту и отрегулировал температура. Я с интересом наблюдаю за тем, как он подсовывает тонкий нож под взявшийся корочкой кляр и ловко снимает его, словно яичную скорлупу. Под этим безобразием мясо выглядит совершенно нетронутым. Потом заново окунает оба куска во взбитые яйца и кукурузные хлопья. Повторяет так несколько раз, пока куски куриной грудки как минимум на треть не увеличатся в размерах, и только после этого выкладывает на сковородку.

Я быстро переключаюсь на пакет, когда понимаю, что Вадим закончил, повернется — и нас ждет какой-то тяжелый разговор. Чутье подсказывает. У него и раньше была куча поводов меня навестить, но сделал он это почему-то только сейчас. Хотя, конечно, раньше я буквально отбивалась от него руками и ногами. И чувствую, что нужно возобновить старую-добрую привычку, но вместо этого с любопытством шуршу бумажной упаковкой.

— Он тяжелый, — озвучиваю сделанные чуть ранее выводы. — Ты решил привезти мне мешок кофейных зерен и целое каштановое дерево?

— Можно просто посмотреть, Валерия.

Внутри — несколько фирменных термосов разных цветов и большой бумажный пакет с жаренными каштанами. Я достаю один, открываю крышку и, зажмурившись от предвкушения, делаю глоток.

— Он еще даже немного теплый, — урчу себе под нос, довольная как слон.

— Прости, что не горячий — не смог договориться с НАСА, чтобы они поделились своими технологиями.

Я обхватываю термос ладонями, как будто сижу в своей любимой кофейне на Карлайл-стрит.

— Я была в Нью-Йорке пару лет назад. — проворачиваю пальцы на термосе, пытаясь воскресить в памяти те ощущения. — Всего неделю. Мне так хотелось побродить, посмотреть, все фотографировать. Но это был январь и выпала куча снега, и холод был жуткий. Поэтому я почти все время куда-то пряталась, чтобы согреться.

— Почему не поехала еще раз? Можно скататься через пару недель. В Центральном парке, правда, не протолкнуться от фотографов.

Я легко могу представить там Вадима, за руку гуляющего со Стасей и ловящего абсолютно все женские взгляды. Но почему-то представить нас втроем у меня никак не получается. Вчетвером — тем более. Возможно, потому что в моей голове он до сих пор «собственность Марины»? Или потому что теперь он «собственность Вероники»?