И Штёйдель передал Вяземскому плотный бумажный пакет, осмотрев содержимое которого консультант пришёл в восторг:

— Прекрасно, просто восхитительно, Карл Альфредович! — изумился Пётр Апполинарьевич. — По этим рисункам опознать наших женщин станет намного проще. Вы обязательно передай эти портреты в сыскную полицию вместе с нашим коллегиальным экспертным заключением и моей служебной запиской по этим смертям. Скажите, коллега, а можете ли вы рисовать портреты по описаниям, характеру субъекта и особым приметам?

Недолго помолчав, Штёйдель ответил:

— Кажется, смогу. Мы с моим наставником часто играли в одну интересную игру… Садились друг к другу спинами и по разговорным описаниям делали рисунки, а потом сравнивали их с оригиналами, получалось очень похоже. Да, смогу, Пётр Апполинарьевич… Определённо смогу. Скажу больше, теперь я отчётливо представляю себе убийцу, его облик и повадки, настолько чётко, что хоть сейчас готов отправиться на его поиски.

— Оставьте сыскной полиции право делать выводы по экспертизам и искать преступника, — ответил Вяземский. — Богу — богово, а кесарю — кесарево. Мне ещё нужен час для оформления положенных документов, потом вы поставите свою подпись под совместным заключением и отвезёте пакет на Офицерскую 28. Иван Дмитриевич, полагаю, очень ждёт эти бумаги.

***

Обосновавшись на табурете у стола во врачебном кабинете, Пётр Апполинарьевич моментально создал вокруг себя рабочую обстановку. Справа расположил два протокола полицейского осмотра мест преступлений. Слева — чистые бланки судебно-медицинских заключений. Вверху оказались протоколы экспертиз Штёйделя. А в центре — лист бумаги и карандаш. Всякий раз, когда Вяземскому приходилось делать выводы и письменно выражать своё мнение, он вспоминал слова наставника — Ивана Максимовича Сорокина: «От сбора объективных признаков насильственной смерти на теле жертвы с использованием всех доступных методов и способов медицинских исследований — к преступнику, то есть от конкретных патологоанатомических фактов убийства и оценки вещественных доказательств — к убийце. Нет, судебный медик не ищет преступников, но лишь он один способен направить поиск в правильное русло и доказательно изобличить преступника».

Для систематизации полученной информации Вяземский расчертил бумажный лист на три вертикальные колонки, потом сверху отчертил горизонтальную линию, а получившиеся строки-заголовки подписал: «Совпадения», «Отличия» и «Вещественные доказательства». Затем неспеша стал заполнять столбцы. Сделав это, Вяземский пришёл к выводу, что отличия и вещественный доказательства мизерны по количеству и значимости, и не опровергают совпадений, а, скорее, ставят новые вопросы, но уже не перед судебным медиком. «И что всё это значит? Что подтверждено объективно, без догадок и измышлений?» — какое-то время эти вопросы занимали разум Петра Апполинарьевича, а вскоре, уже вслух, прозвучали ответы на них:

— Это значит, что оба убийства совершены одним и тем же способом, одним и тем же мужчиной в возрасте около тридцати лет, знакомым с уголовным миром… Женщин никто не ищет, потому что некому. Они — не местные, у них в Петербурге нет родни или близких людей. Достаток жертв весьма скромный, даже не средний. На жизнь они зарабатывают собственными руками при помощи иголки, напёрстка и ниток, а искать их следы нужно рядом с местами гибели. Характер и повадки убийцы вырисовываются чётко, но это не ускорит его поимку — нужны словесные описания и работа со свидетелями, которых ещё нужно найти… Здесь всё ясно. Но никак не возьму в толк цветочный натюрморт на телах жертв и желание убийцы выставить их напоказ. Кому и что он этим хочет показать и доказать? А главное — зачем? К чему такая демонстративность преступлений? И он не грабит, а, именно, убивает женщин определённого типа и достатка. Так что же это значит? А это значит, что убийства могут повториться — будут новые жертвы, новые преступления, до тех пор пока гнусные мечты преступника не исполнятся. Пока «Цветочник» не натешит своё больное самолюбие сполна. Результаты судебно-медицинских исследований недвусмысленно указывают направления поиска убийцы и опознания его жертв, только вот поймёт ли, примет ли их к сведению полиция. Уж, если сам Иван Дмитриевич, легенда столичного сыска, обращается за помощью и содействием, то дела полиции явно зашли в тупик. Однако, хватит сотрясать воздух, пора переносить факты и доказательства на бумагу.

Процесс написания экспертных заключений и докладной на имя Путилина занял один час. Когда бумаги были оформлены, Вяземский позвал Штёйделя:

— Карл Альфредович, соблаговолите подписать наши заключения и тотчас же отправляйтесь на Офицерскую 28, надеюсь, вы ещё застанете там самого Ивана Дмитриевича, которому и вручите сей пакет, — напутствовал Штёйделя Вяземский. — Мне очень интересно было поработать с вами, коллега, и я рад нашему знакомству.

— Благодарю, — ответил Штёйдель.

Он направился к выходу из кабинета, но остановившись на короткий момент, снова развернулся в сторону Вяземского, а потом волнующимся голосом произнёс:

— Прошу прощения, Пётр Апполинарьевич… Знаете, у меня никогда не было наставника, а сегодня я понял, что он мне просто необходим. Не могли бы вы, Пётр Апполинарьевич, стать им… Я готов помогать вам во всём, а вы можете привлекать меня ко всем своим делам. Хочу стать таким же как вы судебно-медицинским специалистом…

— Я согласен, Карл Альфредович. Тем более, что в моей жизни наступил период, когда появилась необходимость в последователях. И вы мне подходите. До встречи, коллега.

Майское солнце уже минуло зенит, наступило время обеда. И Пётр Апполинарьевич, поймав пролётку, по весенней набережной Фонтанки отправился домой — в родовое гнездо Вяземских.

Глава 2. В родовом гнезде Вяземских.

Набережная реки Фонтанки играла всеми красками северной весны, придавая неповторимый блеск и величие Санкт-Петербургу — столице Российской империи. Тёмно-изумрудная вода смотрелась бесконечным драгоценным камнем в дорогой гранитной оправе, а по ней, словно чайки, сновали разнообразные суда. Тяжёлые чугунные мосты смотрелись лёгкой ажурной вязью, соединяющей берега. Жёлто-белая гамма окраски стен зданий, освежённая солнечным светом, придавала строениям парадный вид.