Шрифт:
14
[К словам «профессор, самого Турбина учитель»]
Первоначально профессор носил фамилию Янчевский. Существовал терапевт Феофил Гаврилович Яновский (1860–1928), профессор кафедры врачебной диагностики на медицинском факультете Киевского университета. Называют также прототипом знаменитого профессора Николая Маркиановича Волковича (1858–1928), заведовавшего в Киевском университете кафедрой хирургии.
[К словам «Шервинский побагровел»]
Прототипом Леониду Юрьевичу Шервинскому послужил друг юности Михаила Булгакова Юрий Леонидович Гладыревский – певец-любитель, служивший в войсках гетмана Скоропадского. Позже эмигрировал. Леонид Карум вспоминал: «Юрий Гладыревский, мой двоюродный племянник, офицер военного времени лейб-гвардии стрелкового полка (под фамилией Шервинский). Он во время гетмана служил в городской милиции, а в романе же он выведен в качестве адъютанта гетмана. Это был малоинтеллигентный юноша 19-ти лет, умевший только пить и подпевать Михаилу Булгакову».
По другим сведениям, прототипом Шервинского стал один из гвардейских офицеров, адъютант при гетмане, обладавший превосходным баритоном. В него была влюблена младшая сестра Булгакова – Елена.
[К словам «его светлость, пан гетман»]
Гетман Скоропадский в полдень 14 декабря 1918 г. написал отречение: «Я Гетман всей Украины, на протяжении семи с половиной месяцев прилагал все усилия, чтобы вывести край из того тяжелого положения, в котором он находится. Бог не дал мне сил справиться с этим заданием, и нынче я, принимая во внимание условия, которые сложились, и, руководясь исключительно добром Украины, отказываюсь от власти».
В тот же день Скоропадский покинул Киев и был вывезен немцами в Германию. Также, переодевшись в штатское, отбыл в Одессу главнокомандующий гетманской армии князь А.Н. Долгоруков, оставив жителей Киева практически беззащитными.
[К словам «А вот винт составить можно»]
Винт – широко распространенная карточная игра, любимая в семье Булгаковых.
[К словам «первые пятнадцать страниц римского права»]
Изучение римского права Мышлаевским указывает, что до начала 1-й мировой войны он учился на юридическом факультете высшего учебного заведения.
[К словам «Ты сам и пошел в ренонс»]
Ренонс – отсутствие карты какой-нибудь масти на руках у игрока.
[К словам «папа-мама, видали мы это»]
«Папа-мама» – марьяж в карточной игре, когда король и дама одинаковой масти одновременно находятся на столе или в руке у игрока.
С.Я. Надсон (1862–1887) – популярный на рубеже XIX–XX веков русский поэт.
Архангел – здесь: полицейский, соглядатай.
[К словам «под Варшаву со мной ездили»]
Вероятно, имеется в виду участие в боях под Варшавой летом 1915 г., когда русская армия вынуждена была отступить с территории Польши.
15
[К словам «Пачка Лебiдь-Юрчиков лежала на полу»]
На денежных банкнотах, выпущенных в Киеве в апреле 1918 г. («карбованцы») была воспроизведена подпись директора украинской государственной казны Харитона Михайловича Лебедь-Юрчика, от фамилии которого и получили среди обывателей прозвище карбованцы.
[К словам «достигла геркулесовых столбов»]
Геркулесовы столбы – высоты, обрамляющие вход в Гибралтарский пролив. Выражение «дойти до геркулесовых столбов», которые в переносном смысле обозначали край света, означает «дойти до предела».
[К словам «Из ящиков, открытых самим Василисой»]
Жена Булгакова Т.Н. Лаппа вспоминала о конце декабря 1918 года: «Один раз пришли синежупанники. Обуты в дамские боты, а на ботах шпоры. И все надушены «Кёр де Жаннетом» – духами модными.
– У вас никто не скрывается?
Кого-то они искали. Смотрят – никого нет. Как раз Михаил собирался уйти, он в пальто был. Они полезли под стол, под кровать, посмотрели туда-сюда, потом говорят:
– Идем отсюда, тут беднота, ковров даже нет. Тут еще квартирка есть, – может, там лучше?
И пошли вниз – к архитектору этому, у которого снимали квартиру. Вот там они разошлись!»
[К словам «Предписуется зробить обыск»]
Эпизод с поиском замурованного клада получил продолжение в реальности после выхода романа в свет. Дочь бывшего домохозяина Н.В. Кончаковская, продолжавшая при советской власти жить в той же квартире, обижалась на Булгакова, что он навлек на ее семью неприятности. – Когда в конце двадцатых или в начале тридцатых годов, – рассказывала она, – изымали золото, один из соседей – вон там, через улицу жил, – вспомнил, что в каком-то романе Миша писал о некоем домовладельце, у которого что-то там где-то хранилось, так вот, если оно действительно есть… Но его не было. Не было уже ничего… И все же как-то нехорошо получилось. Зачем уж так прямо?
[К словам «Василиса топтался на месте»]
Советский журналист Михаил Кольцов в брошюре «Петлюровщина», изданной в Петрограде в 1922 г., писал: «14-го в город вступили войска Директории. Четыре дня повторялась обычная картина вступления гайдамаков. На улицах ловились и тут же на тротуаре расстреливались офицеры, а заодно с ними евреи, студенты, просто русские. Кое-где начинался форменный погром».
Совсем иную картину рисует советский писатель Илья Эренбург, проживавший в Киеве с осени 1918 г. по ноябрь 1919 г.: «Войска Директории подошли к городу. Напоследок белые офицеры опорожнили винные погреба, пили, пели, ругались, плакали и расстреливали «подозрительных»… Петлюровцы шли по Крещатику веселые, никого не трогали».